И все же мне повезло: на рассвете в Мешхед ворвалась одна из повстанческих армий под командованием полковника Алиризе-хана-Шамшира. И вот утром все тот же тюремщик, гремя ключами, распахнул дверь камеры:
— Я же говорил, что к вам милостива судьба. Кажется, вы с Махмуд-ханом-Новзари поменялись ролями. Вот кого я вздерну с превеликим удовольствием!.. Р-раз!
У меня по коже пробежал мороз. Этому мерзавцу, судя по всему, было совершенно безразлично, кого и за что вешать. У него профессия палача, и он в убийстве получал наслаждение, Я поспешил к Алиризе-хану-Шамширу, а надзиратель запел что-то веселое, предвкушая, как будет расправляться со своим вчерашним повелителем.
Но и Алиризе-хан-Шамшир не смог удержать в своих руках мятежный Мешхед. Через несколько дней из Тегерана пришла депеша, в которой говорилось: жандармерия, как потерявшая доверие иранского правительства, распущена, а вместо нее в Хорасан прибыла казачья армия во главе с генералом Гусейн-Хазалом, который и стал правителем провинции.
Поздно вечером мы с Аббасом шагаем по притихшим улицам Мешхеда к дому Фейзмамеда: хотелось рассказать Арефу о событиях последних дней. Наша встреча была тяжелой. Разговор не клеился. Положение тревожное.
— Ничего у нас не получится, как я погляжу, — мрачно говорит Аббас. — Кончится все тем, что вздернут нас с тобой на веревке.
— Волков бояться... в лес не ходить!..
— И кому нужны наши походы?
— Что ж ты предлагаешь?
— Знаешь, Гусейнкули, нам нужно возвратиться домой. Тебе — особенно, это важно...
— Почему?
— Тебя ждет Парвин. Ты не имеешь права оставлять девушку одну. Она беззащитная, а рядом с ней этот негодяй Лачин. Я часто думаю об этом. Такой кобель, как Ла-чин, на любую подлость готов.
— Что делать, милый Аббас! Я и сам думаю об этом дни и ночи. Но возвращаться домой нам нельзя. Столько жертв мы принесли во имя священного дела революции... Рамо, Аскер, Ахмед... За народное дело погибли они. Если мы прекратим борьбу, значит, предадим их.
— Нет, я против!— не унимается Аббас.— Мы не должны служить каджарам! Не имеем права, напялив на себя казачью форму, топить в крови иранский народ.
Не прекращая спора, подошли к дому Фейзмамеда. Стучимся в калитку. Нас встречает Курбан-Нияз.
— Наконец-то! — удивленно и обрадованно говорит, обнимает нас.— Давно ждем. В Мешхеде творится такое!.. Проходите, Ареф обрадуется.
В комнате нас встречают Фейзмамед, Мирза-Мамед и Ареф. Учитель, словно подслушав наш недавний разговор с Аббасом прояснил обстановку.
— Повстанцы Гиляна потерпели поражение потому, что встретили на своем пути железный кулак Великобритании. А сейчас народная армия на краю гибели по вине Таги-ха-на. Точнее по причине его ошибок. Он был храбрым и мужественным патриотом Ирана, но оступившись, Таги-хан погубил себя и революцию. А Бехадер струсил. Он не пожелал умереть стоя, как завещал Таги-хан, а согласился жить на коленях.