Возвращался из штаба я медленной, разбитой походкой. Одолевали горькие мысли: и почему меня всю жизнь преследуют неприятности, беды и разочарования? Ребенком в поисках куска хлеба я терпел унижения и обиды, сердце мое терзали безутешные слезы матери и сестер. Я повзрослел, а невзгоды все равно не оставляют меня. Тяжелым камнем в душе легла утрата друзей Рамо, Ахмеда, Аскера... Да и любить по воле судьбы я должен в разлуке. И все же я верю в свою звезду.
Вечером с Аббасом мы зашли к Арефу. Выслушав нас, учитель сказал:
— Враги иранского народа понимают, что дни каджарской династии сочтены, но добровольно покидать престол тираны не думают. Они стараются сохранить свои позиции. И делают это любыми средствами. Гусейнкули, помни, что революция продолжается! И ты нужен ей. Не беда, что тебе придется жить в Калате. Там тоже дело найдется. Мы наладим с тобою связь. Постарайся сплотить вокруг себя верных людей.
— Хорошо, учитель, — говорю я дрогнувшим голосом и чувствую, как глаза мои наполняются слезами, а сердце гневом к врагам народа. — Клянусь, всегда буду верен делу революции!
До Мешхеда провожает меня Аббас. В местечке Ходжа-Рабин мы посидели в чайхане. Точнее — в саду, который в теплые погожие дни превращается в чайхану.
Аббас угощает меня шашлыком и хмельным напитком абеджов — самодельным пивом. Разговариваем мало, больше молчим.
— А как там дела у Парвин? — вдруг спрашивает меня Аббас, опуская на ковер недопитую кружку.
— Не знаю. Хочу написать ей письмо.
— Она у тебя добрая, умная... поймет.
— А может быть ее лучше взять к себе! Как ты думаешь, Аббас?
— В Калат?
— Да.
— Ты сдурел!.. Не вздумай. В этой дыре, говорят, можно лишиться ума, превратиться в дикобраза!
— Знаю, но нет сил больше жить в разлуке.
— Послушай, Гусо-джан, — Аббас понижает голос до полушепота. — Тебя в Калат никто не сопровождает? Нет. Отлично! Значит, никто не узнает, куда ты подался: в Боджнурд, Калат или в Тегеран...
— Нет, Аббас, я нужен в Калате. Очень нужен.
— Кому? Кавам-эс-Салтане?
— Арефу. Партии «Адалят»...
Аббас молчит. Он согласен со мною. Мы еще повоюем, и враги народа сполна ответят за кровь Рамо, Таги-хана, Аскера и сотен других сынов Ирана.
Вечереет. Мы с Аббасом на прощание крепко обнимаемся.
— Счастливого пути, Гусо!
— Всего тебе доброго, Аббас-джан! Не падай духом. Будь готов к новым боям! Не забывай друзей.
...Икбал грызет удила и размашистой рысью несет меня по узкой горной тропинке. Горы здесь высокие. Чтобы взглянуть на их вершины, приходится придерживать шапку рукой.
Оглянувшись, вижу: Аббас стоит на прежнем месте и все машет мне рукой. Ох, как тяжела для нас обоих эта разлука! Многое довелось нам пережить вместе, и всегда в своей дружбе мы были честными. Горе пополам, и радости делили пополам.