— Потрясающе! — воскликнул Шон. Алисия почувствовала, как смех поднимается вверх по горлу.
— Они вложили деньги в бар рядом с пляжем, — она не смогла сдержаться и рассмеялась. — Теперь их дела идут великолепно.
— Им нравится?
— Конечно, — кивнула Алисия. — Что в этом такого?
— Мне кажется, это прекрасно, — поспешил уверить Шон.
— И я так думаю, — улыбнулась она. — Мои родители никогда еще не были так счастливы. Они вместе и занимаются тем, что им нравится.
— Возможно, — проговорил Шон задумчиво, — настоящая любовь действительно существует.
Не решаясь ответить определенно, Алисия выбрала истинно женский путь — сменила тему.
— Какой твой любимый цвет?
Шон рассмеялся, оценив ее уловку.
— Голубой. А твой?
— Зеленый, — ответила она, не колеблясь. — Цвет летней травы и листвы.
— Забавно, — протянул он. — Зелень земли и голубое небо, которое покрывает ее.
Его голос играл чувственными интонациями. Он взял ее руку в свою и поднял на нее глаза, внезапно потемневшие и ставшие бездонно глубокими.
От Алисии не скрылся подтекст, заложенный в его словах. Она осторожно высвободила руку и, чтобы смягчить отступление, произнесла тихим трагическим голосом:
— Есть еще нечто, о чем ты должен знать.
Шон удивленно изогнул брови.
— Не томи, говори скорее, — нетерпеливо воскликнул он.
Его глаза стали большими и круглыми, как серебряный доллар.
Алисия мастерски держала паузу.
— Ты предпочитаешь женщин? — в ужасе предположил Шон.
Она отрицательно покачала головой.
— Мне стыдно в этом признаться, — нерешительно проговорила Алисия.
Шон покрылся холодным потом. Он смотрел в ее глаза, ожидая приговора.
Алисия собралась с духом и выпалила:
— Я обожаю пиццу.
Шон едва не свалился под стол. Зайдясь безудержным хохотом, он прикрыл лицо руками и стал раскачиваться на стуле, как старый хасид во время утренней молитвы. Алисия с готовностью ему подхихикивала.
Публика начала на них оглядываться. Морские офицеры у стойки бара отсалютовали им поднятием стаканов со скотчем. Из темного угла зала вновь появился пианист. Проблевавшийся и свежеумытый, он выглядел почти прилично, если не принимать в расчет его унылой носатой физиономии, на которой отражалась вся скорбь еврейского народа, принужденного рокфеллерствовать в банках и таперствовать в барах.
Молодые люди провели в коктейль-холле еще один час, разговаривая, смеясь и наслаждаясь обществом друг друга. Они обсуждали самые различные предметы: конные прогулки, поездки в сабвэе, пробежки трусцой. Разумеется, коснулись последних постановок на Бродвее, книжных новинок, фильмов и выставок. Но самой важной темой их беседы была, конечно же, история, особенно американская история, предмет, который глубоко интересовал их обоих.