— Тогда иди туда. — Она подвинулась поближе к нему, почти касаясь его плеча. — Позволь им быть частью твоей души.
— Это — романтика, а не реальность. Я не хочу слышать голоса моих предков. Я не хочу, чтобы они проникли в мои мечты. — Он сделал паузу, чтобы допить воду и смять пустую банку. — Я всегда буду скорее белым, чем индейцем.
— Твой отец был сиу. И ты наполовину сиу.
— Но это не делает меня индейцем. Не в традиционном смысле.
Натали перестала спорить. Когда она смотрела в его глаза, она видела в нем и белого, и индейца. Она видела мальчика, который был рожден и воспитан белой матерью, и мальчика, который никогда не забывал своего отца из племени сиу.
Он посмотрел в сторону, и ее дыхание замерло.
Она теряла его. И все же ничего не могла с этим поделать. Ничего, кроме того, чтобы запереть свою любовь в своем сердце. Так же, как он хранил стеганое одеяло своего отца, припрятанное в сундуке из кедра, оставляя себе лишь сладостно-горькие воспоминания.
Голоса, которые носит ветер, думала она. Голоса, которые он не мог слышать.
Несколько часов спустя Зак сидел напротив своей матери в ее комнате. Давно наступили сумерки, и окно было уже темным.
Он едва дышал. Внезапная пустота в его жизни оказалась слишком тяжелой, чтобы вынести ее. Он нуждался в том, чтобы поговорить с кем-нибудь, поэтому и приехал к матери, несмотря на то что ее одурманенное состояние могло причинить его сердцу еще больше страданий.
Мать не замечала его. Она растерялась от подарка. Нахмурившись, смотрела на пузырек с блестками для ногтей — в этот вечер она не собиралась быть феей.
— Ты знаешь, кто я? — спросил он.
Она посмотрела. Все еще хмурясь, измерила его своим детским внимательным взглядом.
— Ты — тот мальчик, который принес мне вина.
Он нашел в себе силы улыбнуться.
— Фруктовый сок, а не вино.
— Еще ты принес мне немного краски. — Она взяла в руку пузырек. — Он такой маленький. И в нем есть странные блестящие штучки.
Он решил не объяснять, почему он принес лак.
Он сомневался, что она захочет сегодня накрасить ногти. Нелегко следовать ее капризам.
— Ты выглядишь грустным, — сказала мать, качаясь на кресле-качалке.
— Мне грустно. — Он наблюдал, как пузырек упал из ее руки и покатился по полу, исчезая под шкафом. — Я не могу быть близок с женщиной, о которой забочусь.
Под взглядом своей матери он ощущал себя зверем, загнанным в ловушку.
— С Джульеттой?
— Да. — Он был благодарен ей за то, что она помнила, кем была Натали. Это было лучше, чем если бы она вообще ничего не помнила. — Я собираюсь переехать и больше не увижу ее.