Сима еще не решил, кого нужно бояться больше: то ли враждебных ко всем пришлых фолдитов, которые могут и лопатой огреть, если твоя физиономия им не приглянется, то ли шеважа, наглых и дерзких. От последних он сейчас вроде бы удалялся, к первым — подступал все ближе и ближе. Сам он, к счастью, не знал, но ему рассказывали, будто фолдиты, что приходят в Вайла’тун, скажем, на рынок, продать или купить, и те же фолдиты, только здесь, в обжитых ими местах, — это два разных вида вабонов. На рынке они бывали тише воды ниже травы, со всеми — само уважение, вежливые, предупредительные, беседу вели негромко, рассудительно, собеседника не прерывали, почти всегда с ним соглашались, особенно если перед ними был эдель, за все извинялись, даже если в том не было никакой их вины, короче, могли служить примером для подражания и укором для счастливчиков, оставшихся после раздела в черте Стреляных стен. Совсем иначе они вели себя, если обитателю Малого Вайла’туна волею судеб приходилось наведываться к ним по какой-либо нужде: ни помощи, ни ласкового слова, не говоря уж о вежливости и обходительности, бедняге ждать не приходилось. Его встречали по одежке, не пускали на порог, в лучшем случае посылали на все четыре стороны и никогда не давали того, о чем бы он ни попросил. Такие разительные отличия в поведении не казались Симе чем-то из ряда вон выходящим. Он и сам, если разобраться, был по натуре фолдитом: перед старшими по званию усердно заискивал, всех остальных на дух не переносил, точнее, ненавидел. А потому сейчас, шагая по щиколотку в ледяной слякоти, нисколько не сомневался в том, что день ему предстоит труднейший. Равно как и в том, что сделает все от себя зависящее, чтобы этот день не стал для него последним…
При всей своей пугливости Сима обладал одним очень ценным качеством — упорством, которое близкая ему женщина называла «доброкачественным упрямством». Если он видел цель, пусть даже сквозь пелену дождя, из-под двух капюшонов, с которых вода струилась на дрожащие от холода щеки, он тупо шел к ней, чего бы ему это ни стоило. А обернуться сегодняшнее путешествие могло тяжелейшей простудой. Поскольку не прошел Сима и пяти шагов, как обнаружил, что сапоги его вовсе не предназначены для хождения по мокрой жиже. Нет, когда-то они бы вполне сгодились и в такую погоду, но Сима считал последним делом тратиться на новую обувь, если есть старая; ходил он всегда по известным ему заранее путям, так что, когда накануне он забирался в потайной лаз, шел по подземелью, вылезал на поверхность в непосредственной близости от Силан’эрна, а вечером отправлялся в обратную дорогу, ему представлялось, что выбор сапог он сделал верный. Потому что нигде ему не предстояло делать по снегу больше двух шагов, да и то по хрустящему, который не ищет щелей в стежках и дыр в подошвах, а послушно проминается и не лезет в чужие дела, то есть обувь. Теперь же стало очевидно, что сапоги изрядно поизносились и издают противно чавкающие звуки, отвлекающие от других мыслей. Теплые носки тоже предали его. Став мокрыми, они усугубляли холод, а потеряв форму, смялись и доставляли боль, угрожая стереть ноги в кровь. Сима даже подумывал, не пойти ли дальше босиком. Но «дальше» означало неопределенно долгое время, и потому он пока предпочитал терпеть.