— Бросаете меня? — Девицы кивнули. — Ладно, дело ваше, только слушайте сюда. Никому ни слова. То есть вообще никому.
— Это-то понятно.
— Ладно, завтра увидимся.
— Давай.
Они зашагали прочь.
— Им можно доверять? — спросила я.
— А то, они люди надежные. А кроме того, знают: проболтаются — я их урою. Так что у них пороху не хватит. Вперед.
Мы обогнули угол дома и вошли через заднюю дверь, пробрались через кухню, поднялись наверх. На дверях спальни висела табличка — рамочка из роз, а в середине слова: «Комната Бритни». Ниже имелась свежая приписка: череп и перекрещенные кости и крупная надпись: «Не соваться». Внутри стены были выкрашены в темно-красный цвет и густо увешаны плакатами и вырезками из журналов — Курт Кобейн, «Фу файтерс», «Гэллоуз». На кровати лежали груды подушек и не то одеяло, не то покрывало, черное, пушистое. В принципе довольно клевая комната. Я вспомнила свою последнюю комнату, у Карен, свои немногочисленные вещички, которые истребила.
— Хочешь — садись на кровать, хочешь — на бин-бег.
Я неловко примостилась на краешке кровати. Бритни села рядом.
— Ну? — сказала она. — Я — Бритни, а ты… Джемма?
— Джем, — ответила я.
Вот теперь, когда мы оказались в ее комнате, понт с нее маленько слетел. Собственно, было видно, что она нервничает, а значит, тот фасад, которым она ко мне повернулась в парке, был всего лишь фасадом. А на деле она трусит не меньше любой другой. Мы просидели в молчании целую вечность, а потом она поставила какую-то музыку и пошла раздобыть еды, а я осталась одна.
Сидела, осматривалась. Клевая комната. Кроме всех этих плакатов, был там настоящий туалетный столик с косметикой и коробочками для всяких побрякушек, а еще — куча фотографий в рамочках: родственники, домашние животные. На парочке фотографий Бритни была с мальчишкой, явно младше нее, — на одной у него были густые кудряшки, а на другой он оказался совсем лысым, только улыбка осталась той же, от уха до уха. Выходит, у нее где-то есть еще и брат?
После нескольких дней на свежем воздухе в комнате с центральным отоплением оказалось нечем дышать. Я начала потеть и сообразила, что несет от меня будь здоров. Сняла зеленую куртку, но сильно уютнее не стало. Стянула «кенгурушку», положила ее на куртку сверху. Теперь они лежали одинокой кучкой на ковре — то еще безобразие. Грязнущие — будьте-нате; впрочем (я посмотрела вниз) джинсы и кроссовки не лучше. Нельзя сказать, чтобы в комнате у Бритни было так уж чисто, но я все равно почувствовала себя не на месте, как кусок дерьма на ковре.
Бритни вернулась с большой пиццей на тарелке, бутылкой кока-колы и стаканами. Запах пищи одновременно пробудил и голод, и тошноту. Она протянула мне тарелку: