Шум великого города постепенно стихал. Один за другим гасли мерцавшие вдали огоньки кухонных очагов. Неизвестно откуда потянувшийся запах свежих лепешек напомнил друзьям, что сегодня они с утра не ели. Но в хижине не было никаких припасов, все это знали, и говорить об еде не хотелось, чтобы не смущать товарищей. Не решался на это даже Ах-Мис, больше всех страдавший от голода.
Наконец Хун-Ахау дал знак к выступлению. Мгновение — и с оружием в руках девять юношей вышли за ограду.
Ночь была безлунная, темная, и это благоприятствовало дерзкому замыслу. Впереди шли Хун-Ахау и Шбаламке, за ними — остальные. До лагеря было около получаса ходьбы, по путь прошел совершенно спокойно. Встречавшиеся изредка прохожие почтительно уступали дорогу маленькому отряду, очевидно считая их за ночную стражу. Когда вдали зачернел массив строящейся пирамиды, Хун-Ахау остановил юношей. Еще раз шепотом повторил каждому, что тот должен делать, и они решительно двинулись к лагерю.
Первого часового удалось снять без труда — он стоял к приближавшимся спиной и, позевывая, смотрел на звездное небо. Шбаламке, как и подобает ягуару, беззвучно прыгнул и оглушил его топором. Около входа в лагерь стояло уже двое воинов, а еще пара их прохаживалась неподалеку. Хун-Ахау и Шбаламке кинулись на стоявших около входа, а второй парой занялись остальные. Резкий крик тревоги рассек тишину ночи. На него сбежались другие воины, несшие стражу. Завязалась ожесточенная схватка, в которой и нападавшие и защищавшиеся не щадили себя.
Но исход схватки был уже предрешен. На шум ее лагерь словно взорвался криками, свистом, воплями. Ворота распахнулись, и оттуда посыпались десятки людей, впереди их бежал Укан. На каждого охранника бросалось по нескольку рабов, сбивали его на землю, отбирали оружие, душили. Через несколько минут с охраной лагеря было все кончено.
Новый вопль — уже восторга — вырвался у обитателей лагеря. Они плотным кольцом окружили своих освободителей, обнимали их, разглядывали, расспрашивали. В поднявшемся веселом шуме трудно было что-нибудь понять.
К Хун-Ахау протиснулся довольный Укан.
— Пока все идет хорошо, — прокричал он, — что делать дальше?
— Надо установить тишину, — ответил Хун-Ахау, — и прежде всего поговорить с ними!
— Будет сделано! — И Укан исчез среди толпы.
Но добиться тишины оказалось делом нелегким. Освобожденных было более трехсот человек, и всем им хотелось говорить. Наконец спокойствие было установлено, и Хун-Ахау, поднятый десятком могучих рук, оказался над головами собравшихся. Два факела освещали его напряженное лицо.