— Вы не должны этого делать сейчас, сразу после похорон Ады, — сказала она. — Я, наверное, была несправедлива к ней, пока она была жива. Я не желала замечать то лучшее, что в ней было. Я была слепа и глуха к ней. А она была ко мне всегда добра.
— Ее доброта не позволит ей сердиться на меня на том свете за эти мои поцелуи.
— Это будет неуважением к ней, — сказала Элинор. — Мы должны соблюдать приличия.
— О, а может быть, вы не желаете моих поцелуев, потому что освободилось место для новой герцогини? Я понял, наконец.
Наступила пауза, после которой Элинор дала Вильерсу пощечину.
— Прошу извинить меня, — произнес Вильерс. — Я не подозревал, что, проливая эти слезы, вы закрываете глаза на очевидное. Теперь я убедился, что вы не думаете ни о чем суетном и земном.
— Ада была совершенством, — произнесла Элинор, — но ей следовало бы знать...
— Знать что?
— О нас с Гидеоном. О том, что мы были близки...
— Были близки, но он предпочел Аду.
— Его отец диктовал ему его выбор, — сказала Элинор.
— Она была совершенством, но никто не любил ее. Она всегда была одна, — заметил Вильерс. — Ее молодой супруг охотно вращался один в обществе. На балу герцогской четы Бомон он тоже оказался один.
— Ее любили все. Но она была такой тихой и покорной, что о ней легко забывали. Ее присутствие в доме было таким неназойливым, оставлявшим столько свободы каждому! Она не стремилась блистать в свете и сторонилась шума, поэтому Гидеон часто оставлял ее. Но он все же любил свою жену! — воскликнула она.
— Возможно, — произнес Вильерс без тени улыбки. — Но теперь, после ее смерти, мир праху ее, перед вами стоит двойной выбор. Вам придется выбирать между двумя герцогами.
— Нет! — вскричала Элинор. — Я даже думать об этом не хочу!
Вильерс снова привлек ее к себе и запечатлел на ее устах поцелуй, прежде чем она смогла опомниться.
— Не играйте мной, — сказал он. — Я отлично видел, как он смотрит на вас и, как вы смотрели на него.
Элинор подумала о том, что Гидеон, возможно, предпочел Аду именно из-за этой ее тихости и застенчивости. А Элинор отпугивала его своей страстностью. Какие все же они разные — Вильерс и Гидеон!
То, что Гидеона в ней пугало, привлекало Вильерса. Последний просто требовал от нее страсти, принуждал ее к ней своими жадными поцелуями. Они были на волосок от полной близости. Она уже давно получила право называть его просто по имени.
— Назови мое имя! — вдруг потребовал он, словно прочитав ее мысли.
— Вильерс!
Он поднялся и привлек ее к себе так порывисто, что она чувствовала каждую из его драгоценных пуговиц на своем теле, а чуть ниже еще и другие «фамильные драгоценности».