— О, — вскричала леди Маргерит, — я была обязана знать, что все герцогские семейства связаны между собой, а молодые леди могут оказаться подругами... Поппер, Поппер, прикажи лакею...
— Я сам провожу ее наверх, — вызвался Вильерс.
Элинор встала, пошатываясь.
— Я доберусь сама, — сказала она. — Справлюсь как-нибудь...
— Умоляю, прости меня! — крикнула ей вслед леди Маргерит.
Сердце Элинор билось так, словно она сама была виновна в смерти Ады.
— Не упрямьтесь, — сказал ей Вильерс, — это наконец глупо. Я обязан подстраховать вас на этой лестнице.
Оказавшись на верхней площадке, она сказала:
— Я никогда не желала ей зла. Но я... я желала оказаться на ее месте.
— Благодарите Бога, что сейчас вы на своем месте, а не в ее холодной могиле, — ответил Вильерс.
Элинор представила себе Гидеона стоящим над могилой Ады с цветами и венками и, чтобы не упасть, схватилась за перила.
Вильерс подхватил ее на руки и отнес в спальню. Странно, но ему показалось, что она весит не больше одной из его дочерей.
— Вы не должны быть здесь, — простонала Элинор.
— Будьте спокойны, я понимаю ваши чувства, — ответил он.
Она вспоминала лицо Ады, ее спокойствие, улыбку и хрупкую красоту. Вспомнила, как та показывала ей новый рисунок вышивки, который придумала сама. Слезы полились из глаз Элинор.
Вилла приоткрыла дверь, но, заметив Вильерса, мгновенно исчезла. Опустившись в кресло, он прижал ее голову к своему плечу, и она всхлипывала, как ребенок. Он молча вручил ей белый платок.
— Я выгляжу ужасно, — сказала Элинор спустя какое-то время и выпрямилась.
— Дайте мне полюбоваться,— сказал Вильерс. — С этими черными полосками на щеках вы похожи на сестрицу зебры.
Она принялась вытирать лицо платком.
— Я должен вернуться к ужину, — сказал он, продолжая оставаться на месте, и внимательно глядя на нее.
— У Тобиаса ваши глаза, вам это известно? — спросила она.
— Лишь бы не мой ужасный нос, — сказал Вильерс, приблизив к ней лицо. — У меня он широкий и толстый, совсем плебейский, а у вас — патрицианский, узкий и прямой.
— Он вовсе не толстый, — сказала Элинор, — просто короткий и широкий.
— Похож на нос старого крестьянского башмака, — усмехнулся он.
— На разбитое седло заезженного коня, — сказала она.
— Правда, это смешно? Я смешон, Элинор? — засмеялся он, пытаясь развеселить ее.
— Ах, Вильерс, мне очень плохо оттого, что она умерла, — произнесла Элинор, — вы верите мне?
— Вы здесь ни при чем. Фальшивое смирение — один из семи смертных грехов,— заметил Вильерс.
Он вдруг сорвал с ее губ легкий поцелуй как напоминание об их взаимной страсти. Если бы не отчаяние, овладевшее ею, она ответила бы ему.