Лизетт моргнула, глядя на него.
— Все приютские дети уже давно ушли, — сообщила она.
— Мой сын здесь, — возразил Вильерс.
Что до Лизетт, то она отнюдь не выглядела смущенной известием о сыне, хотя Вильерс не был женат.
— Леопольд, как это прекрасно! — восторженно вскричала она. Это звучало так, как будто она решила, что он произвел этого сына исключительно ради ее удовольствия.
Возможно, ей было невдомек, что Вильерс не женат, но об этом хорошо знала мать Элинор.
— Вы хотели сказать, что с вами находится ваш воспитанник? — произнесла она ледяным тоном. — Слово «сын» вырвалось у вас случайно? Отвечайте же, ваша светлость.
— Нет, я не оговорился. Тобиас действительно мой сын, — ответил Вильерс и повернулся к лакею. — Приведите моего сына сюда из детской, будьте любезны, — попросил он.
— Вы счастливчик, — беспечно прощебетала Лизетт, — я бы тоже хотела иметь детей.
— Да угомонись ты, — вырвалось у герцогини, побледневшей от гнева.
— Мама, — попросила Элинор, с жалостью глядя на ее состояние. Герцогиня не разделяла пуританских взглядов и не была очень удивлена, но считала, что каждый должен знать свое место. Она всегда ратовала за неукоснительное соблюдение приличий.
— Молчи! — прикрикнула та и на нее, округлив глаза. — Ты слишком невинна, чтобы понимать все скрытое значение этого... этого... — Оставив дочерей, она встала перед Вильерсом: — Это открытый вызов! Ваш сын не имеет права появляться в приличном обществе, Вильерс. Вы наносите оскорбление обществу и не можете этого не знать.
Вильерс задержал свой пронзительный взгляд на герцогине, потом, улыбнувшись, отвернулся к Лизетт.
— Мой сын был рожден вне брачных уз, — пояснил он. — Я прошу прощения за эту вольность, за то, что я привез его под вашу крышу и открыто объявил об этом.
Для Лизетт нарушение светских условностей было скорее правилом, чем проступком. Улыбнувшись в ответ, она повторила:
— Вы счастливчик.
— Теперь вы видите, что натворили? — зашипела герцогиня на Вильерса. — Вы заражаете своим легкомыслием невинные души. Эта бедняжка даже не в состоянии понять всей глубины оскорбления, которое вы ей нанесли.
Вильерс хранил самообладание, однако герцогиня вышла из себя.
Что касается Элинор, то она была сыта по горло диктатом матери. Сейчас ее чувство справедливости было снова жестоко уязвлено, хотя дело и не касалось ее самой. Она знала, что сейчас последует еще более унизительная сцена, потому что, когда герцогиня теряла над собой контроль, она сметала все на своем пути.
— Я покидаю этот дом немедленно, — объявила герцогиня. — Вильерс, вы глупец, если думаете, что...