— Она всегда хотела стать профессиональным музыкантом, — подал голос Белов. — Ольга — скрипачка. Но… Видимо, и это не помогло.
Наршак криво усмехнулся.
— Не кажется ли вам это странным? Два бывших супруга не могут сказать, к чему стремилась их жена. О чем это говорит? О недостатке внимания и тепла.
Шмидт пожал плечами. Доктор Наршак подвел их к тому выводу, к которому они сами пришли вчера, — ответственность за все, что произошло с Ольгой, лежала на них.
. — Мы виноваты, — тоном раскаивающегося школьника сказал Дмитрий.
— Признать вину — еще не значит исправить ошибку, — назидательно произнес Наршак. — Но это уже немало. Мы постараемся выяснить круг ее интересов и направить энергию в правильное русло. Но вылечить ее без вашей помощи будет невозможно. А самое главное — чтобы она сама захотела себе помочь. Ольга должна почувствовать свою необходимость… Вы понимаете меня?
— Да, — все так же хором ответили Белов и Шмидт.
— Я очень на это надеюсь. — Наршак поднялся из-за стола. — Извините, пора идти. Много Дел. Я освобожусь ближе к вечеру, часам к шести. Если возникнут какие-либо вопросы, обращайтесь.
Он проводил их до двери кабинета. Белов и Шмидт выглядели пристыженными. Они вышли на улицу и сели в черный «мерседес» Шмидта.
— Дима, я должен лететь, — признался Белов. — Меня ждут на Камчатке.
— Покоряешь очередной вулкан? — вяло спросил Шмидт. Он повернул ключ в замке зажигания, и двигатель ожил. В кожаном чреве автомобиля не раздалось ни звука, но стрелка тахометра еле заметно дрогнула.
Белов покачал головой. Он вдруг понял, как это выглядит со стороны: лазать по вулканам, когда, пусть и бывшая, но все же жена, лежит в наркологической клинике. Он хотел было сказать, что едет на Камчатку отнюдь не развлекаться, но это прозвучало бы как оправдание. А оправдываться Белов не собирался.
— Нет. Вулканы тут ни при чем. Смотри телевизор. Скоро сам все узнаешь — из новостей.
Шмидт перевел селектор автоматической коробки передач в положение «Drive», и «мерседес», плавно набирая скорость, помчался вперед. Говорить не хотелось. Настроение было ни к черту.
— Отвезти тебя в аэропорт? — спросил Шмидт.
— Спасибо, сам доберусь.
Москва таяла от июльской жары. Последние залпы тополиного пуха кружились в воздухе. Шмидт включил кондиционер, но к магнитоле даже не притронулся. Не тот был случай, чтобы слушать музыку.
— Когда она проснется, — упрямо сказал Шмидт, — то первое, что увидит, будет картина. «Похищение Европы», правильно?
— Угу…
— И если я не найду ее в художественных салонах, то ограблю Третьяковку. Вот что я сделаю. Смотри телевизор. Сам все узнаешь — из новостей.