-- Ночь? Госпожа отсылала меня по делам, вот я тебя и не видела.
-- Я должен поговорить с ней.
-- Госпожа занята, Эвдор.
Эвдор усмехнулся.
-- Да ну? Интересно, чем это она так занята, что не захочет меня видеть? Может, подминает под свои телеса очередного бедолагу? Я уже говорил с Трифеной вчера, но сегодня появились кое-какие новости, я должен ее снова видеть.
Эвдор встал и, сказав товарищам оставаться на месте, направился к дальней двери, скрытой в неосвещенной части зала.
-- Я к госпоже, Мегакл.
Вышибала, следивший одним глазом, кивнул и, казалось, потерял к нему интерес, переключившись на прочих посетителей.
-- Не слишком разговорчив, -- высказал свое наблюдение Койон.
-- И всех-то мы здесь знаем, -- мрачно пробурчал Дракил, глядя в окно, -- всюду здесь у нас друг, брат, почти сестра...
Злые языки поговаривали, что неизвестный художник, сотворивший живописный шедевр, висевший на фасаде "Веселой наяды", срисовал лицо девицы с Толстой Трифены, хозяйки кабака. Эта сорокапятилетняя женщина была местной достопримечательностью. Говорили, что в молодости она была красавицей и умницей. Оба этих качества помогли ей в юности выскочить замуж за аристократа Филомена, известного пирата. Пока Филомен бороздил Эгейское море сам за себя, его состояние неуклонно росло, но едва ему по какой-то причуде приспичило послужить своей родине, как вся удача кончилась и Трифена очень скоро сделалась вдовой. От денег мужа ей досталось совсем немного: благодарное государство, вдруг вспомнив, что проливший за него свою кровь покойный был пиратом, конфисковало все, до чего смогло дотянуться. Однако Трифену это не сломило. Благодаря своему уму и предприимчивости, она умудрилась выкарабкаться с самого дна и сейчас жила, вполне припеваючи, владея непривлекательным внешне, но весьма доходным заведением, имевшим, ко всему прочему, репутацию наиболее надежного узла в отношениях закона и лиц, не обременявших себя его соблюдением. Надежного, разумеется, в пользу последних.
Эвдор без стука открыл дверь и вошел в маленькую комнатку с окном, выходившим во внутренний двор. Кроме ложа с соломенным матрацем, какие были в комнатах для гостей, здесь еще стояло несколько сундуков, разного размера, а так же стол и стулья. За столом сидела женщина. Трифена, определенно дама склонная к полноте, все же не была необъятной толстухой, какой могла представиться незнакомому человеку, услышавшему ее прозвище. Хозяйка занималась подсчетом выручки на абаке[55]
, раскладывая в разные кучки монеты, в основном медяшки. Не поднимая глаз на посетителя, она сказала: