— Ты можешь посвятить всю жизнь тому, чтобы радовать других, и никогда не будешь чувствовать себя удовлетворенной, а можешь сделать так, чтобы самой получать от жизни удовольствие, — сказала она тогда Делии.
Та не поверила, но встревожилась.
— Что же я буду делать, если не стану петь? Это все, что я умею; я люблю музыку.
— Петь что-нибудь совершенно другое. Такое, от чего ты будешь получать удовольствие.
Воэн смотрела на мерцающие желтые язычки пламени.
— Наверное, мне должно быть стыдно поворачиваться спиной к высокому искусству, но мне не стыдно.
— Искусство и певец, — рассудительно изрек Джордж, — это не одно и то же. Я знаю нескольких певцов — исполнителей классической музыки, которые глупы как пробки.
— Думаю, именно они и делают это лучше всего, — ответила Воэн, чудовищно зевая. — Им все равно, их это глубоко не затрагивает, их ни на грош не волнуют эмоции, что приходится изображать в лучах рампы. Они просто перекатываются по сцене, отбарабанивают свои арии, умирают по сигналу, а потом спокойно отправляются домой выпить свою чашечку «Хорликса».[33]
Люциус посмеивался над ней; он опять соскользнул в тот образ, который Делия видела чаще всего, — легкомысленный и лениво-добродушный. Сейчас певица увидела это в виде занавеса, скрывающего куда более мятущуюся, беспокойную натуру. Хотя, пожалуй, под ней, еще глубже, скрывался его истинный характер, как раз соответствующий той внешней маске, что Уайлд надел. Воэн чувствовала, что Господь Бог не замышлял Люциуса человеком нервным, мятущимся, снедаемым заботой. Но не замышлял также скучным и заурядным, которому комфортно в том мире, какой он избрал своим поприщем.
— Я вам кое-что скажу, причем совершенно бесплатно. — Делия с трудом подавила зевок. — Вы не очень-то счастливы в роли банкира и не будете счастливы в роли мужа Эльфриды. Никогда. Даже не надейтесь.
С этими словами она уронила голову на руки и уснула.
— Так, — фыркнула Марджори.
— Была ли это просто пьяная болтовня или правда, хотел бы я знать, — проговорил Джордж.
— Это правда, — немедленно откликнулась Джессика. — Делия никогда не лжет о себе. На самом деле она очень редко говорит о себе, но уж если говорит — поверьте мне, это серьезно.
— Что будем с ней делать? — спросил физик. — Следует ли ее разбудить и посоветовать идти в постель?
— Не думаю, что у вас получится. — Марджори макнула сухарик в вино. — Теперь она проспит до утра.
— Но мы не можем оставить ее здесь, за столом.
— Когда допьем вино, мы с вами отнесем ее наверх, — предложил банкир. — А девушки уложат в кровать.