Дверь открылась на хорошо смазанных петлях, Хельзингер шагнул в нее и оказался в маленькой библиотеке, которую от пола до потолка занимали книги в кожаных переплетах: одни — очень большие, другие — размером с ладонь.
И каждая из них, понял Джордж, с почтительной осторожностью снимая с полки то одну, то другую, — сокровище.
В центре комнатки стоял круглый стол с лампой — стало быть, здесь, в отличие от остальной части башни, имелось электричество. Ученый не являлся коллекционером редких и экзотических книг; он не имел понятия, сколько могут стоить эти тома, но одни лишь названия были бесценны. Старинный, XVI века, экземпляр — конечно же, Данте. Старинный, украшенный миниатюрными заставками молитвенник. А также несколько раритетов: первое издание «Клариссы» Ричардсона, которую Джордж никогда не читал, иллюстрированный Вергилий и — к его радости — несколько научных трактатов.
Он понятия не имел, сколько времени провел там, погруженный в книги и иллюстрации, вдыхая мягкий запах кожи, наслаждаясь полнейшей тишиной и покоем. Это могли быть минуты, но Хельзингер чувствовал, что прошло много больше, — физик почувствовал это, когда его резко вернул к действительности звон гонга. Господи, да, верно, уже настало время обеда. Ученый посмотрел на часы. Так и есть.
Джордж вернул на полку книгу, в которую ушел с головой, и уже собрался поспешить из комнаты, когда взор его привлекла еще одна книга — лежащая на полу у двери. Он упрекнул себя за неуклюжесть. Какая небрежность — уронить на пол один их этих бесценных томов! Книга же могла пострадать. Что это за книга? Хельзингер не заметил ее, когда вошел, — его глаза были прикованы к полкам. Джордж наклонился и поднял ее.
Книга не была старой, переплет находился в прекрасном состоянии. На обложке присутствовал знакомый символ из его юности, и, еще даже не раскрыв книгу, ученый знал, что будет написано на титульном листе.
Пробежав последние несколько ярдов до моря, Делия бросилась в воду и с такой энергией устремилась прочь от берега, словно за ней гналась акула. Ей хотелось стряхнуть с себя волнение и тревогу, освободиться от проклятых фотографий, жить лишь сегодняшним днем, тем, что няня называла счастливым настоящим.
«Настоящий момент — это единственное, чем ты располагаешь, — любила она говорить, — поэтому никогда не желай, чтобы он поскорее прошел, и не живи вчерашним днем или завтрашним. Вчера уже прошло, а когда наступит завтра, оно уже превратится в сегодня».
Немного напоминало парадоксальные заявления Красной королевы из Зазеркалья. Беатриче Маласпина тоже была отчасти Красной королевой — могущественная, своенравная, непредсказуемая, заставлявшая других плясать под ее дудку. Может, у Алисы… Как там ее звали по-настоящему? Алиса Лидделл. Может, у той Алисы была тетушка, или бабушка, или гувернантка, похожая на Красную королеву? Может, Марджори стоит написать детскую книжку, где главным персонажем будет Беатриче Маласпина, — этакую страшилку, чтобы пугать на ночь маленьких детей.