Джозанна Скайлз была поваром в «Виг-ваге». Она уже семь или восемь месяцев продержалась на этой работе. В основном, все уходили через несколько недель. Приходилось учиться готовить суши и какой-то особый клейкий рис. Хозяином бара был Джимми Шимазо. Пятьдесят лет назад, во время Второй мировой, он ребенком попал в лагерь для интернированных в Харт-Маунтин и говорил, что, когда его семья вернулась в Калифорнию, ко всем этим автомобилям, деньгам и цветастому побережью, он скучал по Вайомингу. Суровая жестокость наших мест оставила на нем свой отпечаток. Джимми вернулся в Вайоминг годы спустя, с деньгами, которых хватило на покупку «Виг-вага», и, возможно, с какой-то извращенной тоской по вражде, которую здесь и вправду нашел. Больше не вернулся ни один, и кто их за это осудит. Все постояльцы Джимми были японские туристы, они болтались в гостинице, пялясь на старые седла и коровьи черепа, покупая в сувенирных лавках маленькие шестизарядные пистолеты и пластмассовых ковбоев для своих детишек, а еще брелоки для ключей, сплетенные из конского волоса заключенными в городской тюрьме. На Джимми работать было не сахар, он заводился с пол-оборота, но знал, на кого можно орать, а на кого нет: в свое время один техник по ремонту оборудования, бывший рабочий с ранчо «Пятнистая Лошадь», огрел его штакетиной от забора и оставил лежать полумертвым у мусорного бака. Они с Джозанной ни разу не повздорили: она ведь прилично готовила эту японскую еду, а здесь у нас всякий знает: к поварихе лучше по мелочам не цепляться.
У нее были две подружки — Палма Гратт и Рут Вулф, обе тоже горели синим огнем, может быть, помедленнее, чем Джозанна, но, каждая по-своему, рассыпались на горки пепла. Ночь с пятницы на субботу у них называлась «девочки гуляют»: коктейль «Маргарита» и фирменное блюдо под названием «Крылышки бизона» в «Золотой пряжке», а также чтение вслух брачных объявлений в местной газете. Потом они направлялись к Стокману поразвлечься. Иногда Палма брала с собой ребенка. Девочка сидела в уголке и рвала бумажные салфетки. После торта-пралине и кофе они смотрели кино в «Серебряном крыле», а потом либо шли домой, либо развлекались дальше. Но зато субботняя ночь — это был их звездный час: они влезали в обтягивающие джинсы и в то, что Джозанна называла «майки из мертвых негров», встречались в «Сыромятной плетке», или «У Бада», или в «Выстреле дуплетом», или в «Золотой пряжке» и уж тогда отрывались по полной.
Они думали, что живут на всю катушку: пили, курили, орали что-то дружкам и не столько танцевали, сколько терлись о мужские ляжки и прижимались к своим партнерам. Палма однажды сбросила блузку и показала сиськи, Джозанна набросилась на какого-то пьяницу за то, что он отпустил шуточку по этому поводу, и отлетела назад, сплевывая свою голубую кровь из разбитой губы, а потом все силилась лягнуть ковбоя, пока ее крепко держали, одновременно подзадоривая, пять-шесть его дружков, которые были в полном восторге от происходящего. Море по колено, можно рискнуть чем угодно; они, бывало, оценивали мужиков у стойки и выбирали троих лучших, не брезговали любыми наркотиками, которые удавалось добыть на автостоянке, иногда садились на колени какому-нибудь парню в кабине грузовика. Если даже Джозанна в два еще держалась на ногах, то видок у нее при этом был — будь здоров: тетка среднего возраста с размазанной помадой, некрасивым лицом и уже дряблым телом, уходящая в ночь одна, зевая и жалея себя. Если заявлялся Элк, ей было с кем уйти, и я так понимала, что в этом-то все и дело.