По выходным я стояла за стойкой в «Золотой пряжке» и наблюдала, как Джозанна горит на медленном огне. Она смеялась над тем, что Элк говорил, слушала, склонялась к нему, зажигала его чертову сигарету, осматривала царапины у него на руках — он на пару недель нанялся строить изгороди. Она дотрагивалась до его лица, разглаживала пальцами его мятую рубашку, а он говорил: «Кончай меня лапать». Они часами ошивались в «Пряжке», Джозанна все выжидала, западет он на какую-нибудь бабу или нет, пока, наконец, Элку не надоедало ее мучить и он не убирался. Казалось, путник нарочно дразнит ее, проверяет, как сильно ее надо достать, чтобы она на стену полезла. Я все думала, когда же до Джозанны дойдет, что она ему на фиг не нужна.
Август выдался жаркий и засушливый: прорва кузнечиков, ручьи пересохли. Говорили, что эта область штата — возможная зона бедствий. Я сама слышала, как это говорили, еще до того, как появились кузнечики. Близилась субботняя ночь, и воздух был густой, как в кладовке с зимней одеждой. Это ночь родео, а родео всегда привлекает народ. Бар заполнился рано, работники с ранчо заявились еще в три часа, в пропотевших рубашках, с красными, распаренными, грязными лицами, вытеснив мальчиков-завсегдатаев, которые начали пить с самого утра. Палма появилась в самом начале шестого, одна, свеженькая, намазанная, в красновато-коричневой шелковой блузке, которая переливалась при каждом движении. На руках — серебряные браслеты, они ездили туда-сюда, постукивая один о другой. К половине шестого бар был полон, стояла духотища, люди задевали друг друга потными телами, некоторые дураки даже пытались танцевать — деревенские девчонки ловили свой шанс, отирались около мальчиков, прижимались; туда, где места хватало на четырех, набивалось восемь, шестеро — у стойки бара, шляпа к шляпе. Нас в тот вечер работало трое — я, Зикс и Джастин, но мы, как ни старались, не успевали. Напитки льются на пол. Все орут. Небо там, снаружи, зелено-черное, по улице проезжают грузовики с горящими фарами, поэтому то и дело все вокруг вспыхивает. Секунд на пятнадцать вырубилось электричество, в баре стало как в пещере, музыкальный автомат заглох, утробно заурчав, толпа издала громкий, пьяный, влюбленный стон восторга, который тут же перешел в проклятье, когда свет зажегся снова.
Вошел Элк Нельсон в черной рубашке и модной светлой шляпе. Навалился на стойку, зацепил пальцем ремень моих джинсов и притянул меня к себе.
— Джозанна уже здесь?
Я отодвинулась и потрясла головой.
— Отлично. Тогда пошли в уголок, перепихнемся.