Свет опустился ниже, бросая на машины тени кофейного цвета. Она не слышала ничего, кроме писка москитов и легкого дуновения ветерка, всегда возникающего в сумерках.
Ночью, слушая чужие телефонные разговоры, она подумала, что могла слышать голоса от голода, поэтому пошла на кухню и доела остатки свинины.
«Я беспокоюсь за тебя. Надеюсь, никто не попытается убить тебя».
«Не скучай без меня».
«Здесь льет, как из ведра». — «Тут тоже». — «Какой смысл оставаться здесь?»
Шли недели, но ничего не происходило, что было весьма характерно для тех мест. Но однажды Отталина снова пошла к яме с гравием.
— Здравствуй, милая. Иди же сюда, — снова заговорил старый зеленый трактор Аладдина.
Несколько лет назад эта машина убила фермера, перевернувшись в ирригационную канаву. Его звали, кажется, Морис Рамблвуд. Рамблтри, Брамблфуд, Рамблсит, Тамблфлуд? Она была тогда ребенком, но он всегда улыбался ей, спрашивал, что она готовит, а в тот роковой день угостил ее конфеткой, растаявшей у него в кармане, и разрешил надеть свои солнцезащитные очки, окрашивавшие мир в оранжевый цвет. А чуть позже он был уже мертв. Наверное, это его дух.
— Морис? Это ты?
— Нет, я — не он. Тот парень обратился в прах.
— А кто говорит?
— Подойди ближе.
Она протянула руку к решетке. В ней свили гнездо осы, и теперь, потревоженные, они пролетели сквозь прутья и напали на обидчика. Отталина смотрела на укусы.
— Это хорошо, — донесся голос из трактора. — Возьми палку и разгони их.
Но она отступила.
— Я очень боюсь, — сказала она, глядя на небо, венчающее прерию на окраине мира.
— Нет-нет, не надо бояться. Этот мир полон чудес, разве ты не знаешь? Иди сюда, садись в кабину. Сиденья до сих пор в порядке. Представь, что ты едешь по Лос-Анджелесу, — голос был хриплый, протяжный, надтреснутый, похожий на голос гангстера из кинофильма.
— Нет, — сказала она. — Мне все это не нравится. У меня и так достаточно проблем, не хочется усугублять их и садиться в кабину трактора, который вот-вот развалится.
— Ах, ты думаешь, у тебя проблемы? Посмотри на меня, милая, — я здесь в жару и в холод, по мне ползают ящерицы, во мне нет бензина, почти ничто не работает, на меня гадят птицы и садится пыль. И даже ты не хочешь побыть со мной немного.
— Уже двенадцать минут седьмого, — сказала она и пошла прочь, потирая пальцами брови. У нее были галлюцинации.
— Милая! Девушка, не уходи! — звал ее голос.
Ей хотелось знать побольше о мире, но единственной возможностью услышать хоть что-то был телефон.
«.. рога молодых бычков. Я хотел посмотреть». — «Да? А мне сказали, что ты ушел раньше трех». — «Я был там, переодевался». — «Знаешь, ты идиот».