Каленин развернулся с полдороги и спешно вернулся к тому месту, где выбросил записку. В урне бумажки не было, хотя прошло всего каких-то пятнадцать минут. Он еще раз убедился, что ничего не перепутал, что урна именно та, куда он выбросил записку. Мусор был тот же – по крайней мере он запомнил, что там валялась пустая пачка довольно редких в Германии кубинских сигарет. Пачка была на месте, а смятой бумажки не было. Вывод можно было сделать только один: автор записки следил за Калениным и забрал ее, чтобы не оставлять следов.
Каленин долго и настойчиво звонил Куприну, чтобы посоветоваться, как себя вести, но телефон дипломата упорно молчал. А когда ответил многоканальный телефон посольства, выяснилось, что его куратор уехал в командировку и находится за пределами Германии.
Тогда Каленин решительно двинулся к ближайшему газетному киоску, купил нужную газету и сунул ее в свой почтовый бокс. Потом зашел в ближайший телефон-автомат и набрал телефон профессора Якобсена…
…Беркас продолжал кружить возле памятника, открывая в нем все новые и новые детали, которые раньше ускользали от его внимания.
– Очень люблю про него анекдоты! – услышал он за спиной глуховатый голос. – Хотите, расскажу?
Каленин вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял пожилой незнакомец, который сигналил шляпой свое почтение, демонстрируя при каждом ее поднятии белоснежный пушок редких седых волос. Мужчина смотрел на Беркаса напряженно, но каждый раз, приподнимая шляпу, изображал улыбку, причем улыбка эта, при всей ее искусственности, показалась Беркасу неуловимо знакомой.
– Так как насчет анекдота? – переспросил незнакомец и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Аденауэра спрашивают: что будет, если он спустит штаны?
Беркас удивленно вскинул брови. Такое начало беседы его обескуражило.
– Нет-нет, не думайте… Ничего предосудительного! – отреагировал тот. – Авторство анекдота приписывают самому канцлеру. Доподлинно известно, что он самолично его рассказывал. Так вот, на поставленный вопрос мудрый канцлер отвечает: спереди вы увидите военную мощь Германии, которая уже никогда не поднимется, а сзади – две половинки Германии, которые уже никогда не соединятся!
Возникла неловкая пауза, так как Каленин не стал смеяться: во-первых, было не очень-то смешно, а потом, смеяться над Аденауэром в присутствии незнакомца не хотелось. Незнакомец тоже смотрел на Каленина серьезно, без тени улыбки, которую он стер с лица сразу же после первых ритуальных взмахов шляпой.
Мужчине было около семидесяти. Лицо болезненно-бледное и изможденное, иссеченное очень крупными и глубокими морщинами, которые как бы разрубали его на части. Отдельно высокий лоб, рассеченный надвое двумя вертикальными бороздами, идущими от переносицы и упирающимися в линию волос. Отдельно отвислые щеки, также поддерживаемые снизу двумя глубокими бороздами морщин. Носогубные складки шли от крыльев носа и скрывались где-то в нижнем изгибе подбородка, выделяя в отдельную часть костистый нос, тонкие губы и не по годам гладкий подбородок. Все это делало лицо каким-то нарисованным, слепленным из разных частей, плохо сочетающихся друг с другом.