– Что? Что ты сказал?! – удивленно спросил Кулагин. – Все слышали?
Официанты дружно кивнули.
– Слышали??? Он меня обозвал!
Официанты снова дружно и осуждающе кивнули.
– Мало того что своими штанами испортил мою горчицу, так еще и обозвал! Как ты меня обозвал, урод, повтори-ка?
Дьяков из последних сил хотел что-то возразить и, может быть, даже сказать страшному генералу, что он ничего плохого не имел в виду, а если генерал что-то не расслышал, то он, Дьяков, готов немедленно принести свои извинения. Но вместо этого из его могучей грудной клетки шестьдесят шестого размера вырвался хрип, сильно напоминающий первоначальное мычание.
– Ну вот! – холодно констатировал Кулагин. – Опять?! Я этого не потерплю! – Генерал поднялся во весь свой немалый рост, швырнул с размаху на пол салфетку, которая доселе была аккуратно заткнута за ворот белоснежной рубашки, и решительно двинулся на Дьякова. При этом его глаза светились каким-то белым огнем и смотрели на Гавриила Христофоровича пронзительно и страшно.
Официанты – кто с полотенцем, намотанным на кулак, кто с поднятым подносом – двинулись следом за наступающим генералом с явным намерением принять его сторону в случае потасовки.
Гавриил Христофорович не на шутку испугался. Он попятился и уперся задницей в соседний стол, но поскольку ее размер был вполне сопоставим с размерами препятствия, то стол легко сдвинулся с места и тут же опрокинулся, увлекая за собой стулья и посуду.
– Что ты делаешь, ирод?! – завопил один из официантов. – Это же фарфор Каподемонте! Восемнадцатый век!
– А они думают, что им все можно! – мрачно согласился с официантом генерал. – Думают, раз фонды всякие возглавляют, то можно народное достояние изничтожать! Им наплевать, что этот сервиз еще при Карле Третьем Неапольском создан! Что посуда эта бесценна!!!
– Я не хотел, не хотел я… – лепетал Дьяков, отступая перед напором Кулагина и распаленных гибелью сервиза официантов. – Не знал я, что он из Неаполя…
– Всем стоять! Руки вверх! Стоять, я сказал!!!
Этот решительный приказ, отданный зычным голосом откуда-то сверху, буквально пригвоздил Дьякова к полу. Он остановился и вскинул руки к трясущимся щекам – выше поднять их он не мог при всем своем желании. Вместе с ним испуганно затихли и официанты. И только Кулагин среагировал иначе – прыгнул в сторону и исчез за портьерой.
Дьяков мотнул головой и увидел, как в зал вбегают люди, вооруженные автоматами, а один даже держал наперевес ручной пулемет. Впереди всех мчался человек с пистолетом в форме полковника. Именно он еще раз громко приказал: