С корнем из жизни себя извлечь не желая и вырвать,
Но бессознательно мнит, что не весь он по смерти погибнет,
Ибо тому, кто живой представляет себе, что по смерти
880 Тело терзают его и птицы и дикие звери,
Жалко себя самого; он себя отделить не способен
И отрешиться вполне от простёртого трупа: себя он
Видит лежащим пред ним и свои придаёт ему чувства.
В негодовании он на то, что смертным родился,
Не сознавая того, что при истинной смерти не может
Быть никого, кто бы мог, как живой, свою гибель оплакать,
Видя себя самого терзаемым или сожжённым.
Ибо, коль горестно быть после смерти раздробленным пастью
Диких зверей, почему не ужасно — понять не могу я —
890 В пламени жарком гореть, на костре погребальном пылая,
Или положенным в мёд задыхаться и мерзнуть от стужи,
Ежели труп распростёрт на холодных каменьях гробницы
Или могильной землёй засыпан и тяжко раздавлен.
«Нет, никогда ни твой радостный дом, ни жена дорогая
Больше не примут тебя, не сбегутся и милые дети
Наперерыв целовать и наполнить отрадою сердце.
Не в состоянии ты уже больше способствовать благу
И процветанью родных. Погубил, о несчастный! — взывают
Этот единственный день злополучный все радости жизни!»
900 Но не прибавит никто: «Но зато у тебя не осталось
Больше тоски никакой, ни стремленья ко всем этим благам».
Если же мысли у них и слова бы их были разумны,
Стал бы свободен их ум от великой заботы и страха.
«Ты ведь, как был, так и впредь в усыпленьи останешься смертном
Все остальные века без забот и без тягостной скорби,
Мы же пред жутким костром, где твой труп обращается в пепел,
Мы безутешно тебя оплакали; вечной печали
Нам никогда не унять и не вырвать из скорбного сердца».
Надо спросить у того, кто так рассуждает: «Да что же
910 Горького тут, — коли всё возвращается к сну и покою, —
Чтобы всегда изнывать и томиться в тоске безысходной?»
Люди нередко ещё, возлежа на пиру и подъемля
Кубки и лица себе осенивши венком, начинают
Так от души восклицать: «Коротко наслажденье людишек:
Было — и нету его, и никак не вернуть его снова».
Точно по смерти для них нет большего зла и несчастья,
Чем непрерывно страдать иссушающей жгучею жаждой
Иль угнетённому быть неуёмным иным вожделеньем,
Но ведь никто о себе и о жизни своей не жалеет,
920 Если и тело и ум погружаются в сон безмятежный,
Ибо охотно идем мы на то, чтобы сон этот вечно
Длился, и мы никогда о себе не тоскуем при этом.
И тем не менее тут во всём нашем теле и членах
Первоначала всегда сохраняют движения чувства,
Раз, пробудившись от сна, человек ободряется снова.
Смерть, таким образом, нас ещё меньше касается, если