Она не шевельнулась.
Тогда он схватил ее в охапку и поднял с кресла.
— Что выделаете? Как же ваша лодыжка? — запричитала она.
— С ней все в порядке.
Он немного прихрамывал, но в этом был виноват разрезанный сапог на одной ноге, который портил его походку. Лодыжка болела, но боль была вполне переносимой.
Он отнес ее на кровать, накрыл одеялом, и она свернулась калачиком на боку словно маленькая девочка.
— Вы были очень добры... — начала было она, но он не стал и слушать, а сердито протопал назад, к месту перед огнем.
Значит, он был добр? Вот уж нет. Он хотел скользнуть вместе с ней в кровать и, сняв с нее ее проклятую залатанную сорочку, овладеть ею. Ему хотелось познавать ее дюйм за дюймом, прогоняя из головы все ее мысли и оставляя только чувственность. Ему хотелось, чтобы она выгибалась навстречу ему, как выгибалась ее стопа под его руками, и чтобы она стонала от удовольствия. Ему хотелось попробовать ее на вкус, проникнуть глубоко внутрь её и почувствовать, как она содрогается и кричит, достигнув наивысшей точки наслаждения, когда забывают обо всем остальном.
Его тело бесконтрольно содрогалось при одной мысли об этом. Его орудие любви было твердым как камень и пребывало в полной боевой готовности. А она была такой теплой и податливой.
И беззащитной.
Схватив каминные щипцы, он вытащил из очага два кирпича. Завернув их в тряпки, он подождал, пока они немного остынут, и отнес в кровать.
Ее глаза были закрыты. Она казалась безумно усталой. Отогнув одеяло, он положил в ее ногах кирпичи, и она удовлетворенно вздохнула и прижалась к ним ногами.
Зачем он ей нужен? — подумал он с беспощадностью к самому себе. Его, вполне может заменить горячий кирпич.
Что касается его самого, то у него есть холодный каменный пол. И это все, на что он может рассчитывать. Он стянул с ноги уцелевший сапог и, сбросив с другой ноги остатки второго сапога, улегся на постель у камина. Он без конца вертелся и никак не мог улечься. Наверное, более холодного и жесткого пола не бывает на свете. Одно утешение: камин хоть немного согревал повернутый к нему бок.
«Джейн и Сьюзен встревожились бы из-за кур... вы ведь проверите потом, все ли там в порядке?»
Выругавшись, он выпутался из одеяла и простыни и отправился проверять проклятых кур. И почему это он дает столько глупых, крайне необдуманных обещаний?
Ему потребовалась целая вечность, чтобы заснуть снова. Никогда еще не бывало, чтобы он так ограничивал себя, целуя женщину, тем более женщину, которую хотел. А он хотел Мэдди Вудфорд: об этом настойчиво заявляло его тело, об этом пела его кровь.