Ну вот, готово. Сердце Фринка дрогнуло. Гексаграмма сорок четыре. «Гоу». «Перечень». «У женщины — сила. Не показано, чтобы брать жену». Опять, стоит лишь задать вопрос о Джулиане, выпадает все та же гексаграмма.
— Ой-ей-ей, — простонал он, откидываясь на постель.
Ну что же, значит, она не для меня. Но мне это и так прекрасно известно, и спрашивал я совершенно о другом. Как? Зачем судьба поступила так: заставила их встретиться? Зачем заставила в нее влюбиться? И любить по сей день?
Джулиана была самой красивой из всех его женщин. Черные как сажа волосы и брови — испанская кровь сказывалась во всем, даже в цвете кожи и изгибе губ. Походка была мягкой, кошачьей. Еще со школьных времен она ходила только в босоножках, вечно разваливающихся. Да и вся ее одежда была поношенной, выглядела выцветшей, застиранной. Жизнь сломала их так давно, что, несмотря на всю свою красоту, она таскала один и тот же хлопчатобумажный свитер, куртку на молнии, твидовую юбку и носки до щиколоток. Она ненавидела свою одежду, потому что, по ее словам, выглядела в ней, словно дама, играющая в теннис или, того хуже, отправившаяся в лес за грибами. Но одежду не меняла.
А еще с самого начала их встреч Фрэнк был ошарашен ее сумасбродным поведением: бог весть отчего, но всех встречавшихся на улице она одаривала странной кокетливой улыбкой, что твоя Мона Лиза, и прохожие замирали в оторопи. Как поступить? Ответить, улыбнуться? Но она была настолько привлекательна, что обычно ей отвечали… Сначала Фринк думал, что причиной всему просто близорукость, но потом решил, что в этом, верно, проявляется ее скрытая глупость. Какая-то природная глупость. Потом он вдруг решил, что в ее улыбках, почти подмигиваниях встречным таится что-то сыщицкое, потом — почти мистическое: вот, я тут, чтобы появиться среди вас, и только. У меня такое поручение: приходить, глядеть на вас и уходить.
Но все равно, несмотря ни на что, даже когда большую часть времени они проводили в ссорах и размолвках, даже тогда он воспринимал ее не иначе как прямое, безусловное присутствие в его жизни Бога. И вот именно это, это почти религиозное чувство и не давало ему примириться с утратой.
Казалось, она где-то неподалеку… рядом, будто они все еще вместе. И всякий, раз задумавшись об этом, он действительно начинал ощущать ее присутствие в доме и чуть ли не принимался искать ее по всем углам. Ну, а что же… она эту комнату знает, что мешает ей сюда заглядывать — пусть даже как призраку…
Сидя на кровати, среди холостяцкого беспорядка, собираясь выйти на улицу и начать наконец день, Фрэнк Фринк раздумывал о том, кто еще в Сан-Франциско испрашивал сегодня совета у Книги. И если такой человек был, то что же — и ему достался столь же мрачный ответ? И есть ли среди всех нас человек, которому сообщили хоть что-нибудь хорошее?