— отправляли его по магазинам, продавцы его рекламировали и продавали. А коллекционеры спокойно выкладывали денежки и совершенно счастливые шли домой, где хвастались приобретением перед знакомыми, приятелями и дамами сердца.
Точно так же было после войны с бумажными деньгами. Пока никто не задавал вопросов, все было отлично. Никого не задевало. До поры до времени. А потом… Все это, конечно, рухнет. Но не скоро, потому что о подобных вещах не распространялся никто — тем более люди, подделки изготовлявшие. Они старались не забивать себе головы подобными сложностями: их дело — работать, а там — хоть трава не расти.
— А ты давно пробовал делать что-то свое? — спросил Маккарти.
— Давно. Несколько лет, — пожал плечами Фринк. — Скопировать-то я могу что угодно, а вот…
— Знаешь, что мне кажется? — усмехнулся Маккарти. — Ты согласился с нацистами, вот что. С их идеей, что евреи не в состоянии творить. Что они могут только копировать или продавать. Что они народ-посредник.
— Может быть… — только и сумел ответить Фринк.
— Так попробуй же, черт возьми! Сделай что-нибудь свое! Хотя бы набросок, эскиз. Или сразу в металле. Поиграй. Как в детстве.
— Нет, — отмахнулся Фринк.
— Веры у тебя нет, — вздохнул Маккарти. — Ты совершенно потерял веру в себя, вот что. Хуже не бывает. Я же знаю, у тебя бы это дело пошло.
Маккарти отошел от верстака.
«Да уж, чего хорошего…» — подумал Фринк. Но это правда. Факт. И не обретешь ни веру, ни энтузиазм одним только желанием. Или решив, что их обрел.
Этот Маккарти — чертовски хороший мастер. Умеет завести человека, умеет сделать так, что тот будет из кожи вон лезть, чтобы сделать все в лучшем виде. На что только способен и даже больше. Прирожденный лидер. Почти было вдохновил, но вот отошел, и все пропало.
«Жаль, нет у меня с собой Оракула, — подумал Фринк. — Спросил бы совета у него, у пятитысячелетней мудрости». Но тут он вспомнил, что экземпляр «Ицзина» есть в комнате отдыха. Он вышел из цеха и по коридору отправился туда.
Усевшись на пластмассовый стул в холле, он написал на обороте конверта вопрос: «Принять ли мне предложение Маккарти и открыть свое дело?» И принялся подкидывать монетки.
Сильная черта, снова сильная черта и еще раз сильная черта. Нижняя триграмма — «Цзянь». «Хорошо», — подумал Фринк. «Цзянь» — творчество. Но далее — инь, еще раз инь. «О боже, — подумал он, — еще один инь, и я получу гексаграмму одиннадцать, „Тай“, „РассвеТ>1, и трудно представить себе более благоприятный исход…» Когда он в шестой раз кидал монетки, руки его дрожали. Или ян, сильная черта? Значит, гексаграмма двадцать шесть, «Да-чу», «Воспитание великим». Что же, тоже хорошо… Два варианта, и оба неплохие. Наконец он выбросил жребий.