— Сидней — очень большой и красивый город, там много высоких домов, есть театр, порт и собор — очень красивый, он построен из золотистого песчаника. И еще там есть большой аквариум, в нем я видел настоящих акул.
Павел умолк, припомнив свою недавнюю встречу с морским чудовищем, кружившим около крохотного плота. Когда это было и сколько сейчас времени? Павел осмотрелся по сторонам, но часов нигде не обнаружил. Плохо дело, надо каким-то образом выяснить, который час, хотя что это ему даст? Ну, узнает он точное время, и что с того? Все равно он вернется в лабораторию Сколкова ровно через сутки после того, как оказался на плоту в океане, и дальнейшие события запросто могут пройти без участия «туриста». Да, это будет обидно, даже глупо — вот так, почти вплотную подобраться к развязке и исчезнуть накануне долгожданного финала.
В кроватке завозился ребенок, прошептал что-то во сне, и Сара легко вскочила на ноги. Она подбежала к дочери, замерла над ней, поправила сшитое из разноцветных лоскутов одеяльце, нагнулась и поцеловала девочку в щеку.
Павел, стараясь не шуметь, вышел из каюты и аккуратно закрыл за собой дверь. И, как только мог быстро, по раскачивающейся под ногами палубе зашагал в темноте к своей каюте, поеживаясь на ходу от холода — униформа мужчины будущего для погодных условий зимней Атлантики явно не лучший выбор. Павел резво сбежал по ступням трапа вниз и остановился в темноте. Снова пусто и темно, вокруг ничего и никого — только поскрипывает деревянная обшивка стен и слышно, как бьют волны в борта корабля. Павел ощупью побрел к своей каюте, внимательно смотря себе под ноги. Заметил издалека и старательно обошел темное бесформенное пятно на досках, снова остановился и прислушался. Из каюты врача не доносится ни звука, и непонятно, там фон Штейнен или сбежал и затаился в одном из судовых помещений. Лучше бы, конечно, последний вариант — перспектива остаться наедине с обезумевшим доктором Павла не привлекала. Пусть даже между ними коридор и две переборки, но это не преграда для почти потерявшего человеческий облик человека. Павел открыл дверь, вошел в свою каюту, ощупью добрался до дивана и плюхнулся на него. Свеча в подсвечнике где-то здесь, надо только найти ее и зажечь, если в кармане найдется заботливо положенная туда сотрудниками Сколкова зажигалка. Или лучше не надо, зачем привлекать к себе лишнее внимание? Неизвестно, на что способен этот врач в состоянии измененного сознания. «А не он ли ту бочку открыл? И квасит потихоньку, в одно лицо», — мелькнула очередная мысль-догадка. Тогда фон Штейнен наверняка и сейчас там, в носовом трюме, заливает свое горе отличным спиртом. Впрочем, почему именно горе? Может, наоборот, празднует победу, ведь уложить за один день сразу пятерых человек — это вам не курицу прирезать. Или не пять? Как считать того, первого, умершего от странной болезни, от которой, по словам того же врача, нет лекарств?