Отвернувшись от второй керосинки с опасно плещущимся внутри содержимым он толкнул дверь и вышел в тамбур. Часовой в овчинном тулупе, держа карабин на изготовку, метался от одного края до другого, вглядываясь в морозную ночь и пытаясь понять, что происходит. Часовой соседнего вагона, свесившись за край, внимательно вглядывался в вагоны, видные из-за плавного изгиба дороги, и недоуменно чесал затылок под папахой. Делая вид, что не обращает на них внимания, и молясь, чтоб они не обратили на него, Андрей перескочил через грохочущую сцепку и дернул на себя дверь, благодаря Бога, что добротное сукно, характерный для всех армий покрой офицерской шинели и золотой отблеск погон спасают от ненужных расспросов.
Изнутри хлынула волна вони, во много раз сильнее, чем в прошлом вагоне. Это оказался плацкарт. В свете керосинки было видно, что у каждого из солдат легиона есть свое место для жилья, хотя и убогое — обустроенное в лучшем случае небольшой занавеской и парой подушек.
Хозяйство же занимало совсем не отведенное для него пространство. Через проход были натянуты веревки с сушащимся на них бельем. На багажных полках стояли пустые котелки и жестяные миски. Некоторые, судя по запаху, с едой. Тихонько закудахтали невидимые куры, побеспокоенные его визитом.
Уткнув нос в поднятый воротник, он двинулся дальше. Ныряя под веревки и стараясь не топать, чтобы не разбудить спящих, он помчался мимо разноцветных занавесок в другой конец вагона. Открыл дверь, хотел выскочить в тамбур, но заслышав голоса, остановился. В тамбуре было как минимум двое часовых. И в тамбуре соседнего вагона еще двое. Причем следующий вагон был не пассажирским. Грузовым. С золотом. Наверняка и охраняли его усиленно, то есть на два тамбура…
Прежде чем его успели заметить, Андрей отпрянул, скользнул в клозет и, захлопнув за собой дверь, привалился к ней спиной.
* * *
«Вот и приехали», — думал он, морщась от застарелой вони вагонного клозета. Чехи наверняка уже обшаривают поезд, заглядывая во все щели. Значит, скоро доберутся и сюда. Вперед хода нет. С четырьмя караульными начеку, взбудораженными криками и стрельбой, с двумя пулями в барабане ему не справится, как ни крути. Отсидеться тут до перемещения, изображая перепой или понос, не удастся. Перед его мысленным взором предстал срывающийся со склона камень, бьющий в бок паровоза и сносящий его в ледяную бездну. Даже если эти вагоны останутся на путях, его не пощадят партизаны. «Что ж, опять на крышу», — подумал он, рассматривая небольшое оконце с мутно-желтым стеклом. А потом либо тормозить состав, либо прыгать в кучу снега. Он поежился, вспомнив глухой удар и треск ломаемого позвоночника, которым закончилось падение с поезда одного из караульных.