Сережа кивнул.
Ему велели снять сапоги.
С войны Сергей Иванович ходил только в сапогах.
Хорошо, что носки были целые и чистые.
Ему объяснили, что нужно.
Ему показали двадцать метров солдатской бязи, сшитые по размерам задника сцены.
Всю ночь он ворочался на своем топчане.
Затем директор Савва вынужден был выписать Сергею Ивановичу краску. На складе была желтая, грубо-зеленая и ярко-синяя, в которую красили обычно кухни, с добавлением белил. Вот белил-то как раз и не было. Не было и краплака.
Сергей Иванович на свои последние купил недостающее.
Пять ночей, вплоть до субботы, Сергей Иванович малевал декорацию.
Еще одну ночь она сохла.
К утру он ее повесил в виде задника на клубную сцену и никуда не пошел — все равно сегодня занятия по рисунку и вечером должен быть их концерт.
ОНА пришла в три часа дня. Открылась дверь, и вместе с боем часов на Спасской башне (так ему показалось, а на самом деле это забилось его сердце) появился тонкий силуэт, бледное лицо.
Серые глаза вдруг вспыхнули:
— Боже! Какое чудо! Усадьба! Пруд! Сирень!
И ни слова о том, что нет Деда Мороза и леса.
Она снимала варежки, пальто, а сама все смотрела на декорацию Сережи, не в силах оторвать от нее своих небольших сияющих глаз.
Она была похожа теперь на какой-то из портретов Тёрнера — нежное продолговатое лицо, нос с небольшой горбинкой, туманный взгляд…
— Я вас буду писать, — вдруг произнес он те самые слова, которые приходят на ум каждому художнику, которому надо приударить за девушкой.
Она ему что-то радостно ответила.
Тем же вечером он привел на концерт свой выводок — десяток мальчиков с папками.
Найдя Татьяну за кулисами, он ей коряво объяснил, что его ученикам необходимо рисовать живую натуру в движении.
Потом спустился в зал, к мамам и бабушкам выступающих, и сел в первом ряду, держа на коленях заветный толстый альбом.
Сергей Иванович буквально следовал глазами за танцующей Татьяной Вольфганговной. Глаза у него бегали, как шарики пинг-понга, туда-сюда: в альбом — на сцену.
Он изрисовал почти всю бумагу.
Дома, ночью, Сергей Иванович наконец натянул холст на подрамник и начал писать портрет Татьяны Вольфганговны.
Стоит ли говорить, что перед тем он дождался, пока кончится концерт, все уйдут (пианист особенно долго копался) и Татьяна запрет зал, и затем проводил девушку до самого ее подъезда.
Они оба всю дорогу молчали. У дверей Сергей Иванович взял ее за варежку и прижал эту варежку к своей груди обеими руками.
Через недельку, на Новый год, дело было уже сделано, Сергей Иванович сидел у своей любимой в маленькой комнате и кургузо беседовал с ее бабушкой Верой Антоновной.