— Нелегко мне далось все это. — Я старалась говорить потверже. Пришлось глубоко дышать, чтобы подавить рыдания, снова подступавшие к горлу. Наконец мне удалось спокойно произнести: — Но я все же сказала всю правду.
Тору молча кивнул и накрыл ладонью мою руку. Даже когда он завел двигатель и мы отъехали от церкви, он какое-то время рулил одной рукой, а другой держал мою руку.
— Немножко покатаемся, а потом я отвезу тебя. Я тебе не разрешу возвращаться домой в таком состоянии. Нужно успокоиться.
Я не возражала и не интересовалась, не опоздает ли он на работу. Долгое время мы кружили в полном молчании по старинным кварталам и паркам. Белые огни уличных фонарей улетали назад, и казалось, что мы стоим на месте, а фонари проносятся нам навстречу. Я не спрашивала Тору, не рассердится ли его босс. А не спрашивала потому, что мы с ним усвоили одну и ту же, довольно простую, истину: в наших домах мы не обретем душевного равновесия. Нам не к кому возвращаться.
Недалеко от часовни щебечут мои подружки Норико и Миёко, обсуждая вчерашнюю телепередачу. Когда мы, пройдя по коридору, попадаем во внутренний прямоугольный школьный двор, девочки продолжают хохотать и громко разговаривать. Но тут нас догоняет мадемуазель Ямабе, преподаватель богословия, и девчонки замолкают, корча из себя овечек.
Учителя вечно просят Норико вести себя потише, поскольку она часто хохочет без причины и не может остановиться. А когда она во время урока шепчет что-то, ее шепот отдается громовым эхом. Норико — самая высокая девочка в нашем классе и самая худая. У нее не такая широкая кость, как у меня, и поэтому она похожа на жердь. Острые коленки и острые локти. Даже если бы она была застенчивой тихой девочкой, а не возмутителем спокойствия, то все равно выделялась бы в любой толпе. У Норико сильный характер, и она достаточно уверена в себе, чтобы все высказать преподавателям в лицо, если, по ее мнению, они неправы. В прошлом году она перестала посещать уроки математики из-за сущего пустяка: учитель сказал, что среди великих математиков и видных представителей других точных наук не было ни одной женщины, за исключением мадам Кюри. Если бы мы учились в муниципальной школе, Норико всю дорогу простояла бы в конце классной комнаты или оставалась после уроков и писала на имя директора письма с извинениями за свое дурное поведение. Но наши учителя — либералы. Только вздыхают и удрученно качают головами, упрашивая Норико не быть такой буйной. Они ценят ее способности. В нашем классе лучшие отметки по математике — у Норико. Но, в принципе, она меня немного утомляет.