— А чем докажешь, что не ошибся? — сказал Даждь.
— Ты действовал заодно с этим мальчишкой! Ты отвлекал меня, чтобы ему было удобнее меня убить. За это он умрет...
— А я думал, ты держишь свое слово! Ты же обещал ему свободу в обмен на мою жизнь!
— Я держу слово с честными людьми, а не с чародеями! — притопнул ногой Одорех. — Я честно предлагал тебе остаться у меня. И если бы не твой обман, я бы, может быть, даже предложил тебе службу у меня — ты действительно отлично сражался. Будь у тебя меч…
— Да будь у меня меч, уж я бы послужил тебе, можешь не сомневаться! — с горечью перебил Даждь. — Послужил бы по твоей шее!
— Вот поэтому я и не предлагаю тебе службы! — Одорех торжествовал. — Но я предлагаю тебе выбор — ты можешь сам выбрать, какой смертью умереть!
Агрик тихо вскрикнул.
— Он умрет вместе со мной? — кивнул в сторону отрока Даждь.
— Разумеется. Как мой враг и пособник чародея.
Даждь смерил долгим взглядом белеющего на глазах отрока.
— А что ты сам можешь предложить? — спросил он.
Одорех покачал головой и, цокая языком, что‑то сказал своим охранникам.
— Ты настоящий воин — так спокоен пред лицом смерти, — похвалил он. — А потому выбирай — вы или сгорите заживо, либо вас разорвут на части, привязав к хвостам лошадей, либо просто отсекут головы.
— Последнее, — быстро сказал Даждь.
Одорех презрительно скривился.
— Ты выбрал самый легкий путь, — сказал он. — Это недостойно воина и мужчины. Но я действительно сдержу слово. Только головы вам — отрежут…
Пленников обступили и силой поставили на колени, за волосы оттягивая головы назад.
Агрик кусал губы, зажмурив глаза. Сейчас им перережут горло и оставят корчиться в судорогах. А жизнь будет утекать медленно, вместе с кровью…
И тут он услышал спокойный голос Даждя:
— Меня первого — пусть он поживет лишнюю минуту!
Агрик покачнулся, не веря своим ушам, но Одорех, похоже, совершенно не удивился. Он подал знак, и воин с ножом развернул пленника к себе.
В самый последний миг, уже чуя кожей смертный холод лезвия, Даждь набрал полную грудь воздуха. Ни крикнуть, ни спеть он не успевал, но из горла его вдруг вырвался и взмыл ввысь чистый и высокий звук.
Это была настоящая смерть певца — с песней на. устах. Голос поднимался все выше и выше, истончаясь как дым костра. Он заполнил собой небо и землю, и люди невольно застыли, очарованные. Глаза их бессмысленно блуждали, следя за чем‑то невидимым. Песня без слов разрасталась, голос становился все выше и звонче, и в нем росла и крепла какая‑то невидимая сила.
Даждь думал только об одном — как бы не сорвался голос. У него было мало времени, и он вкладывал в звук всю свою силу и страсть. Но все‑таки его собственных сил недоставало — и чистая нота кончилась высоким криком.