- Человек хочет быть откровенным и идет к психиатру, чтобы узнать: не сумасшедший ли он? Пишите, друг мой, все, что вам хочется, и чем вы будете откровенней, тем скорее излечитесь от ваших недугов, если они вообще у вас есть. Какую задачу вы себе ставите рассказом?
Я рассказал. (Вспомнить все, чтобы не попасть впросак, когда приду к бывшим любовницам. Но зачем приду? Раскаиваюсь. Нельзя ли чем помочь? Нет ли в этом болезненного любопытства? И хорошо ли это?)
- Первую половину рассказа я понимаю,- сказал врач,- но вторая, так сказать, гуманистическая, мне не ясна. (Вы себя чувствуете глубоко виноватым и притом настолько, что не- способны уже обладать женщинами, превратившись в импотента? Попробуйте. Я уверен, что поможет. Я бы не осмелился предложить вам такой радикальный способ лечения. Сколько их, которых вы хотите видеть? А, вы хотите главных, с которыми встречались часто, не считая проституток? Пытайтесь. Возможность есть? Очень хорошо.)
Но не подумайте, что я гонюсь за половыми наслаждениями. Я давно уже не испытываю вожделения, у меня его нет и не может быть. Но у меня чувство мучительной вины перед женщинами. Я понимаю: глупо, не мог же я дать им такое наслаждение, которого им не дал никто другой, и этим разбил их жизнь? А что иное давал я им, кроме наслаждения?
Боюсь, ничего. Тогда зачем им помнить обо мне? Зачем им нужна моя помощь? Да и в чем она может быть выражена? Денег у меня нет - не накопил, разве что на переезды; значит, собирался ехать, раз копил? Да и вообще это деньги небольшие - одеть двух-трех, и то в недорогую одежду, а люди ведь больше, чем в одежде, нуждаются в квартире. Так моих денег, доложу вам, не хватит на кооперативную квартиру, даже двухкомнатную, будь она мне предложена.
Я живу в старом домишке возле Донского монастыря, неподалеку от крематория.
Происхожу я из рабочей семьи, даже потомственной. Мой прадед работал на Тульском оружейном заводе мастером - делал оружие, а дед переехал в Москву, отец работал слесарем на Амо, а затем на автомобильном, теперь имени Лихачева, до войны я тоже работал слесарем, затем ушел солдатом, и здесь, в солдатском хору, у меня обнаружился голос, и сразу же после окончания войны генерал-полковник, командующий армией, отправил меня учиться. Не забудь прислать билет на премьеру, когда будешь петь в опере,- сказал он, когда я пришел благодарить его. Я не забыл. Он пришел за кулисы и поздравлял меня. Ранен я не был, хотя участвовал в отчаянных боях. Больше ранений я боялся простуды: как бы не потерять голоса. Но и тут мне везло. Излагая свою биографию, я испытываю некое затруднение. Вдруг да мои записки попадут в руки добродетели, которая и глаза вытаращит, читая их: Рабочий класс не может так поступать и так думать. Это извращение, декадентщина! Он выходец из буржуазии. В том-то и дело, что не выходец. И, может быть, предвидя эти возгласы, я и попал к психиатру?