Я тоже уважаю рабочий класс, знаю - там тоже есть всякие и в конце концов те же люди. Но нам так долго вдалбливали, что рабочий класс особый, что он преисполнен семейных доблестей, патриот - словом, ангел,- что мы глубоко поверили в это. Да, патриоты; Да, мужественно умирали. Да... но в сталинские-то времена некоторые работнички, применявшие пытки средневековья, тоже ведь были из рабочего класса? И небось наслаждались этими изысками, и небось были крайне удивлены, когда их за эти изыски поставили к стенке.
Могут, конечно, сказать, что начитался декадентских книжек. Где мне их взять? Я даже, если уж говорить откровенно, толком не знаю, что такое декадент. Читал я Л. Толстого, Бальзака, Тургенева, Горького, современных писателей. Если я в чем-либо виноват, винить тут некого.
До всего, что я описываю, до всего, что будет (чувствую!) коробить душу вашу, читатель, я дошел собственными размышлениями, во всем - если уж виноват - виноват я сам. Я встречал и проституток, которые пытались посвятить меня в тайны любви, но я знал эти тайны и без них и только удивлялся на их убогое воображение.
А может быть, писания мои происходят от моей гордости? Чем гордиться? Тем, что они делали ради меня, а я - ради них? То есть тем, что они меня любили, а я их? Да мало ли любят, мало ли свершают жертв ради любви и будут свершать? Гордиться тут нечем, тем более что иногда я оказывался ниже той любви, которой меня любили.
Перечитал я начало своей повести и все-таки не понимаю: зачем я пишу? Добро бы для заработка; эта профессия не хуже всякой другой, но никто и ничего не заработает на моих записях.
Значит, ни славы, ни денег, ни самовосхваления, ни для потомков...
И все-таки пишу?
Поразительно, вот что я вам скажу.
Конец:
Как попали ко мне эти записи?
Соседки с негодованием сообщили. Обычная квартирная склока. Собрание у баптистов его любовниц. В записках указаны их адреса, фамилии, приложены письма некоторых. Его обвинили в половых извращениях, чисто уголовное дело его сообщниц осталось недоказанным, а может быть, по нему ведется следствие. Его сослали в исправительно-трудовые лагеря.
А дальше история и обычная, и необычная. На Волге был ледоход. Правда, слабый. Но при современных самолетах нетрудно сказать, что сверху идет лед. Пароходик тащил баржу с ссыльными. Затерло. Взорвалась поблизости взрывчатка, которую надо было взорвать на двадцать километров выше. Масса случайностей, но из них-то и складываются, к сожалению, драмы нашей жизни. Уж кто-кто, а мы убедились в этом, живя нашей многотрудной жизнью.