Он повернулся на живот, чтобы поглядеть на мою реакцию. Я ничего не ответила, и он продолжил:
- Другие мы - тайные. Более… более реальные. Или менее реальные, может быть. Да, наверное, менее реальные.
- Я - вполне реальная, - прошептала я.
Он смотрел на траву, на тоненькие росточки городской травки, пробивающиеся через мостовую. Пальцы его водили вверх-вниз по травинкам, как будто перышки гладили, только чтобы потрогать - какие они на ощупь.
- Я не уверен, что ты - реальная, - медленно произнес он. - Не уверен, что ты здесь, что это твоя рука, что это твое плечо, что это твое дыхание качает травинки. Совсем не уверен.
Он снова перевернулся и обхватил колени руками. Теперь мне не было видно его лицо.
- Знаешь ли ты, что заблудившиеся в пустыне люди часто видят миражи? Известно ли тебе, что такое галлюцинации? Голод тоже способен вызвать галлюцинации. Не только голод физический, от отсутствия еды, но голод… от отсутствия привязанности… любви, когда ты ищешь того, кто будет искать глазами именно тебя, смотреть на тебя и знать - это ты, а не просто бросит взгляд мельком и пройдет мимо. И тогда появляется кто-то… кто… всего лишь галлюцинация, мираж, от одиночества. Иногда я просыпаюсь - не только во сне, но и наяву, - просыпаюсь, и мне становится холодно и страшно, потому что я понимаю - ты всего лишь мираж, что меня просто мучает голод, и мне хочется кричать, потому что тебя не существует. И пустота, одна пустота вокруг, такая знакомая, во всем теле пустота.
Я протянула руку и коснулась его плеча:
- Я реальная. Тебе нечего бояться.
Он молчал, отвернувшись от меня.
- Милош?
Но он не откликнулся. Просто сидел, уставившись на траву.
Сегодня, теплым весенним вечером пятнадцать лет спустя, другие парочки прогуливались по острову Сите, сидели на траве, ловили последние лучи заходящего солнца. Но огромного дуба у подножия лестницы, прекрасного огромного дуба больше нет. Он погиб в буре. Неизбежный Париж, неизменившийся Париж, вечный Париж. За исключением небольших деталей.
А потом весенний дождик принялся рисовать узоры на стекле, кубы и стрелы, кружево и замки среди деревьев, листвы и теней. Всю субботу я работала над портретом. Очень трудным портретом. Никак не могла сосредоточиться, понять его, осмыслить природу того света, который отражался в его глазах, передать его. Милош пришел около пяти. Сколько месяцев прошло? А я все еще подпрыгивала от радости, когда видела на его лице приветственную улыбку.
- Как продвигается работа? - Он взглянул на мольберт. - Уф! Неужто я и впрямь такой грустный? - Он скорчил портрету рожу. - Меланхоличный славянин?