Как он только ни обзывал Алексиса! К несчастью, тот не сумел разглядеть леса за деревьями. Алексис ненавидел коммунизм, и подобные высказывания Милоша выбили его из колеи. Он даже начал подумывать, что брат не в своем уме.
Алексис тоже мучился, сам не понимая отчего. Ему не давало покоя чувство вины. И это, если хочешь, все и объясняет. Он даже подумывал вернуться в лечебницу и признаться Милошу в том, как он поступал с письмами, но воинственность Милоша сбила его с толку, и, откровенно говоря, он побаивался его реакции. Неделя шла за неделей, а Алексис все ждал и надеялся на улучшение. Письма от Милоша приходили нечасто. Денег у Алексиса в то время было кот наплакал, и все же он регулярно звонил в лечебницу - думаю, чтобы успокоить свою совесть. Отчеты врачей были противоречивыми, как и сам процесс выздоровления Милоша. Пациент то шел на поправку, то ему становилось хуже, что ставило докторов в тупик, хотя туберкулез - болезнь совершенно непредсказуемая.
Однако к середине осени Милош внезапно успокоился. Он написал Алексису, попросил прощения за свое поведение и за то, что доставил ему столько хлопот. Алексис вздохнул с облегчением впервые со времени твоего отъезда.
Не то чтобы он не осознавал всю опасность своего положения и игр с Богом. И все же Алексис был твердо, прямо-таки фанатически уверен в призвании Милоша и своей правоте. И хотя в то лето его не раз начинали грызть сомнения и он боялся, что психическое состояние Милоша может повлиять на его выздоровление, он легко поверил, что все худшее осталось позади. Он оказался прав! Ему не в чем винить себя! Он был прав, насильно оторвав Милоша от тебя, от твоего мира, вернув брата в его собственный мир. Может, опасность еще не совсем миновала и боль еще не совсем утихла, но он был прав.
Милош снова стал веселым, много говорил, действовал разумно. Болезнь отступала, и ему разрешили прогулки. Шесть долгих месяцев он сопротивлялся выздоровлению, а теперь прогресс шел семимильными шагами и за несколько недель достиг невероятных результатов. Доктора были в восторге.
Представляю, какой они пережили шок, когда одним солнечным ноябрьским утром его нашли висящим на дереве, вокруг его запястья были обмотаны четки.
Клод замолчал. Он сидел тихо, глядя в сторону.
Слез не было. Я не могла плакать. Алексис тоже любил Милоша. Можно ли винить его? Разве он не поломал свою собственную жизнь? Разве он радовался на могиле Милоша? Нет, конечно же. Кто может винить Алексиса больше его самого? Кто может винить меня за то, что я была слишком молода, слишком неопытна, слишком хотела жить и совершенно не разбиралась в любви человека к Богу, не хотела знать ни о чем, кроме нашей любви друг к другу, и не понимала, какие опасности она таит в себе?