Подчас это нас коробит. Так, рыцарь, стоящий на ночной страже η честь Приснодевы, несколькими часами позже становится «человеком η мешке» из Манрезы.
Не будем стараться понять, почему в течение многих месяцев он пребывал на берегах Кардонера. Да и знал ли это он сам? И когда у пего желание идти в Иерусалим, знал ли он, что он будет там делать? И тем не менее он идет в Барселону, направляется оттуда в Святую Землю, остается там три недели и возвращается обратно в Барселону.
Вначале он просит у францисканского провинциала позволения умереть у Гроба Господня, а затем, неожиданно, тридцати с лишним лет, начинает зубрить латинские склонения, изучает высшие науки в Алкале, продолжает их изучение в Саламанке, и вдруг — новая неожиданность — в Париже он, неизвестно почему, решает все начать заново. Остается здесь семь лет, окружает себя шестью студентами, которые проходят его духовную школу и достигают подлинной святости.
Монмартр, 15 августа. В тот день они принесли странный обет: если смогут — они отправятся в Святую Землю. И вот, побираясь, они грядут в Венецию, где будут ожидать призрачный корабль, который должен привезти их па родину Господа. Но из-за разразившейся войны с Турцией корабль этот так и пе смог отойти, и они должны были побрести из Венеции в Рим.
Вот они у ног Папы… Какой у них план? Они знают, что хотят служить Богу, но не ведают, где и как…
И неожиданно они решают совершить то, что до сих пор отклоняли: объединиться в иноческой жизни. И если бы эта иноческая жизнь основывалась на традиционных формах… Нет, она будет «всецело* новой.
Так, они дают обет, который никогда еще не давался, — обет послушания Папе·, выбирают для своей новой общины никем и ничем не предвиденное имя — называют ее Обществом Иисуса. Странное дело, ί ювый Орден растет с поразительной быстротой.
Кажется, что Бог послал Игнатия лишь для основания Общества Иисуса, ибо он покидает этот мир в возрасте шестидесяти трех лет, в возрасте, который обещает еще долгие годы работы…
30 июля, удержанный в постели усталостью, которая вовсе не казалась опасною, он зовет своего секретаря, отца Поланко: «Пойдите, — говорит он ему, — попросите благословение Папы». Очевидно, Бог предупредил Игнатия о скорой кончине. Позвали врача, который не нашел никаких тревожных признаков. Успокоенный Поланко спросил Игнатия; «Должен ли я идти к Папе сегодня же?» — «Чем скорее вы пойдете, — ответил он, — тем лучше. Впрочем, делайте, как знаете».
Поланко возвращается к своей работе. Вечером, в девять часов, он присутствует с другим отцом за ужином у Игнатия. Разговор простой, сердечный, как обычно. Говорят и о делах. Оба отца ушли без всякого беспокойства. Ходивший за Игнатием брат милосердия не отметил чего-либо особенного. Игнатий начал молиться. После полуночи из груди его вырвался возглас: «Ах! Боже мой!» — и Игнатий замолк.