— Ваня, Ваня! Иди к нам! — стоя по колено в морской воде, Оля и Света улыбались и зазывно махали руками. Иван в полнейшем обалдении стоял на песке пляжа и пялился на их загорелые тела не в силах тронуться с места. Ни с того ни с сего среди бела дня на пляже затрещали цикады, и подул холодный ветер. Маляренко сонно застегнул молнию куртки доверху, вытер слюну и повернулся на другой бок.
— Чёрт! Приснится же такое, — пробормотал он, приоткрыв глаз. Было темно, и рассвет ещё и не думал начинаться.
— Ваня! — отчаянный женский крик вспорол тишину. — Ваня! Они идут! Беги! — далёкий голос сорвался на ультразвук, и схватившегося за копьё Ивана подбросило, словно пружиной.
— Вернёмся — пришибу суку! — совсем рядом, за жидкой стеной кустарника раздался громкий мат. — Он где-то тут. Вон кострище. Не отставай!
Зашуршала сухая трава, и сразу последовала новая порция ругани.
— Не отставай!
В ответ кто-то неразборчиво пробурчал нечто утвердительное. Тяжёлые шаги приближались ко входу в его убежище. Маляренко, прижавшийся спиной к веткам в самом дальнем углу своей норы, выставил перед собой копьё и затих. Голос Ромы-аэропорта был всё громче, он безостановочно, временами срываясь на крик, матерился, описывая ближайшее будущее Ивана. Будущее Маляренко, по версии Ромы, было очень неприятным. Хуже всего были проскальзывающие в бессвязной речи электрика истерические нотки, от которых у Ивана холодели кишки, а сердце билось так, что, казалось, его было слышно за километр. Рома явно обезумел. Упиравшиеся в спину Ивана ветви мягко пружинили, подталкивая его к выходу, но перепуганный Маляренко только сильнее вжимался в неподатливые заросли. Впереди зашуршало: там явно выламывали баррикаду. Холодеющий от ужаса Маляренко присел и покрепче сжал древко копья. В почти кромешной тьме ничего не было видно, только неясные тени, рыча, ворочались перед ним. Кровь в ушах стучала так, что Иван уже не разбирал речь своих противников. Древний животный страх перед темнотой и неведомыми врагами охватил его.
Из полуобморочного состояния Ивана вывел страшный удар в грудь. На миг задохнувшись, он громко, судорожно, со всхлипом вздохнул. В голове вспыхнуло где-то прочитанное "колоть чаще!". Со скоростью швейной машинки Иван короткими тычками стал бить копьём в ворочавшиеся перед ним сгустки тьмы. Сколько ударов он нанёс — Маляренко не помнил. Время остановилось.
А потом всё закончилось. Тьма сгинула, налетел тёплый степной ветер, и снова застрекотали цикады. Очнувшийся Иван обнаружил себя сидящим среди кустов на земле, тяжко дышащим и судорожно сжимающим копьё. В едва заалевшем рассвете было видно, что выход из убежища свободен, и просека тоже пуста.