Эти слова ударили Ваню, словно током. Сразу вспомнилось раннее утро, стирка одежды и помывка в ручье. А еще Маляренко отлично вспомнились его же собственные слова о том, что прежде всего надо головой думать. Иван вздрогнул и, словно проснувшись, огляделся. Вокруг был реальный мир, шумел ветер и смеялись возле костра люди. От кухни, после дежурства, к нему шла Алина. Даже в густых сумерках был виден густой румянец на её щеках.
— Мне тут Оля…
— Мне тут Геннадьич…
Оба одновременно начали и замолкли. Расхохотавшись, Иван сгрёб подругу в объятья и чмокнул в макушку.
Алина смотрела на него снизу вверх, и в её счастливых глазах плясали огоньки костра.
— Знаешь, Ваня, пойдём-ка к людям. Прощенья попросим, что ли… — она звонко засмеялась и решительно двинула к сидящим у огня соплеменникам. Следом, смущённо улыбаясь, шёл вождь.
Ежевечерние посиделки вокруг костра сложились сами собой — никто специально их и не думал организовывать. Люди постепенно привыкли к своей нынешней жизни, да и самые тяжёлые работы остались в прошлом, во всяком случае, ничего капитального сейчас не строилось. Сил к вечеру оставалось куда как больше, чем раньше, и вечером у костра сам собой организовался клуб. Пели песни, рассказывали истории из своего прошлого и травили анекдоты. Особенно в этом преуспел Юрка-длинный, затмив на этом поприще даже самого Колю. Очень не хватало гитары — так что барды "не пошли", зато народные песни, коих женщины знали великое множество, звучали постоянно. Даже парочки, периодически ныряющие в темноту, обычно возвращались к огню. Людей тянуло друг к другу.
— Какие люди! — привычно радостно оскалился Николай. Сидевшая у него на коленях Оля, соскочила и, схватив Алину за руку, утащила её к компании девушек, шушукавшихся с другой стороны костра.
— Присаживайся, — прораб солидно кивнул на место рядом с собой. — Ожил?
— Ожил, Сергей Геннадьич, ожил, — Иван махнул рукой Коле. — Иди сюда, совет держать будем.
Сам того не зная, Маляренко выбрал в отношении главного прораба совершенно верную стратегию. Он никогда не вмешивался в его работу и никогда публично не указывал, что ему делать. Более того, Иван всегда, даже наедине, обращался к Звонарёву по имени-отчеству, от чего тот получал немалое удовольствие. Да и отношение соплеменников к прорабу, изрядно подпорченное во времена Ермакова, стало помаленьку меняться. Всё ещё сильно хромавший Звонарёв, прыгая на своём костыле, успевал всюду. Работая за четверых, он грамотно и, самое главное, без криков и угроз руководил общиной. Народ, хоть и косился на отдающего приказы от имени Маляренко Серого, но терпел. А потом и вовсе свыкся.