— Уже? — Куратор поморщился. — Быстро он.
— Ээээ. Ты понял меняяяя?
Изо рта непрерывной струёй текла слюна, а глаза у Максима остекленели и налились кровью. Дядю Сашу тряхнуло.
'Ничего. Однократное… да кому, я, чёрт возьми, вру? Не соскочит уже…'
— Александр Владимирович, — Куратор вынул из кармана конверт, — отдадите ему, когда он немного придёт в себя.
Старик поднялся, бросил взгляд на бездумно улыбающегося Ходока и, ни слова ни говоря, вышел из комнаты.
Солнечным апрельским утром Максим узнал, что такое ломка. Его собственное тело само жило отдельной жизнью, самостоятельно проделывая всё то, что он раньше изображал. Есть не хотелось, пить не хотелось. Хотелось сломать эти руки и выгнуть позвоночник такой дугой, чтобы он лопнул.
— Дядь Саша! Дай! Ты же видишь, мне плохо. Немножко, а? Дай. ДАЙ, ТЛЯ!
— У меня голова болит, дядь Саша. Очень болит. Ну пожалуйста, дай.
— Ааааа. Ооооо. Я устал. Я домой хочу.
— Ты, млять, врач или где? Ты же клятву давал! Помоги мне.
— Александр Владимирович, — дежурный медбрат с квадратными плечами удивлённо уставился на Дока, — а почему вы ему дозу не даёте?
Дядя Саша почувствовал, как предательски подрагивают его колени, но внешне он остался невозмутим.
— Я его врач. И Я решаю, когда и что ему давать.
Медбрат нахмурился, а Док поспешил добавить.
— Господин Куратор был не доволен тем, что наш подопечный слишком резко идёт в гору. Сделаем перерыв. Пусть в себя придёт. Хоть на недельку.
При слове 'куратор' морщины на лбу медбрата разгладились.
'Ффух! Пронесло!'
— На, держи.
Из конверта выскочила фотокарточка. Лейла. Любимая. Рука, державшая фотографию, предательски ослабла и упала на одеяло. Максим зарыдал. Доктор подобрал упавший снимок, положил его на прикроватную тумбочку, поправил одеяло и ушёл.
'Милый Масик! Со мной всё хорошо. Я вместе с родителями живу далеко. Твои тоже здесь. Больше ничего написать не могу. Люблю тебя, твоя Ляля. P.S. Прощай.'
Это была первая фотография Лейлы, которую видел Максим, на которой она НЕ УЛЫБАЛАСЬ.
ОФО,
Хутор Дубровка,
Октябрь 11 г.
Весь сентябрь и начало октября, после ухода строителей, Дубинин потратил на стратегическое планирование и заживление рёбер. И если с планами на ближайшее будущее всё было более-менее ясно, то здоровье, прямо скажем, подкачало. Мечте съездить в магазин на базе так и не суждено было сбыться. Лошадки хоть и попались смирные и объезженные, но всё равно — не 'Мерседес' на автобане. За это время свояк, при помощи Олега и Славки, умудрился протянуть между всеми постройками хутора ещё один забор. Крепкий и высокий. Хоть и корявый внешне. Стена, связавшая жилые дома, баню, сарай конюшню, тянулась почти на три сотни метров, надёжно укрыв внутренний двор от диких зверей. За непоседливых и шумных детей можно было не волноваться.