С 1831 по 1865 г. издавал еженедельную газету «Либерейтор», ставшую основной трибуной аболиционистского движения. Насилию физическому, царившему на Юге, Гаррисон противопоставил «насилие словом» — воинствующий стиль своей «моральной пропаганды». «Я не желаю думать, говорить или писать о рабстве в умеренных выражениях. Нет и еще раз нет! Разве можно советовать человеку, чей дом горит, спокойно бить тревогу или уговаривать мать, чей ребенок остался в огне, не торопиться спасать его?.. Равным же образом бесполезно склонять меня к умеренности в таком вопросе, как этот».
Гневное обличение, страстная проповедь в духе ветхозаветных пророков должны были разбудить совесть нации, преодолеть равнодушие и предрассудки. Выступления Гаррисона неизменно вызывали ярость рабовладельцев и их сторонников на Севере. Южане требовали выдать им редактора «Либерейтора», за его голову назначали награду, но Гаррисон был настоящим подвижником: ни клевета, ни угрозы, ни преследования не могли заставить его замолчать. Голос «бостонского Иеремии» всколыхнул общественное мнение. Он заставил многих северян изменить свое отношение к рабству. Этому способствовали не только его публикации в «Либерейторе», но и страстные выступления на собраниях аболиционистов в разных городах страны. Одной из самых известных была его речь в Филадельфии в мае 1838 г., в которой он провозгласил: «Нам нужно моральное землетрясение!»
Нравственно-религиозная аргументация Гаррисона опиралась на теорию естественного права. Конституцию США, признавшую рабство, он объявил несовместимой с врожденными правами человека и назвал «договором со смертью и соглашением с адом». В своем выступлении в городке Фрамингам (Массачусетс) по случаю Дня независимости (1854) он осудил принятый конгрессом закон о беглых рабах и конституцию США и предал тексты этих документов публичному сожжению.
С 1838 г. Гаррисон — секретарь Новоанглийского общества непротивления. В составленной им «Декларации чувств» призывал сопротивляться злу средствами, исключавшими насилие. Он сформулировал принципы гражданского неповиновения, продолжавшие традиции христианского анархизма квакеров и перфекционистов: отказать в поддержке неправедной власти значило не голосовать, не занимать государственных должностей, не обращаться в суд, не нести воинской повинности. Перед самой Гражданской войной, однако, он пересмотрел свое отношение к насилию.
При всем своем радикализме Гаррисон не обладал широтой воззрений: не замечал «белого рабства» на Севере, за что подвергся критике в рабочей печати, выступал против профсоюзов и политической борьбы. Это оттолкнуло от него многих сторонников и привело к расколу аболиционистского движения. После Гражданской войны Гаррисон отошел от активной общественной деятельности.