Однажды за обедом императрица наклонилась к своему супругу и тихо что-то ему сказала. Внезапно Павел схватил стоявшую перед ним тарелку супа и выплеснул горячую жидкость прямо в лицо жене. Все оцепенели, императрица в слезах выскочила из-за стола и затворилась в своих покоях.
Павел же как ни в чем ни бывало закончил обед, ничуть не смущаясь гробовым молчанием присутствующих, а затем удалился в свой кабинет. Вечером же по заведенному обычаю отправился в спальню Марии Федоровны, и та наутро появилась перед приближенными, сохраняя абсолютную невозмутимость и явно предав полному забвению жуткий эпизод за обедом.
Печальнее всего было то, что при этом присутствовал уже официальный жених Великой княжны Марии, старший сын владетельного герцогства Саксен-Веймарского принц Карл-Фридрих. Воспитанный в строгих пуританских традициях, принц и без того чувствовал себя при российском дворе «не в своей тарелке», а экстравагантные выходки будущего тестя и вовсе пугали бедного юношу до полусмерти.
Кроме того, придворные считали, что для Великой княжны Марии такой жених слишком «прост умом» и «низок родом». Так что жизнь Карла-Фридриха в ожидании бракосочетания была не слишком приятной, несмотря на всю окружавшую его роскошь и явную благосклонность к нему императрицы Марии Федоровны и самой нареченной.
На утренней прогулке он вышагивал рядом с ними с таким видом, словно все еще спал. Невооруженным глазом было заметно, что он все еще переживает случившееся. А может быть, и раздумывает над тем, под каким бы предлогом разорвать помолвку и сбежать от этого сумасшедшего двора как можно дальше.
Мария Федоровна, инстинктивно поняв это, решилась на крайние меры:
— Ваше высочество конечно удивлены вчерашней сценой, — вполголоса начала она.
Придворные деликатно отстали от них на несколько шагов. Только Великая княжна Мария продолжала идти рядом с женихом, храня совершенно невозмутимый вид. Впрочем, она чуть ли не с самого детства славилась своей выдержкой и силой характера, хотя в красоте заметно уступала сестрам.
— По правде говоря, Ваше императорское величество… — растерялся принц.
— Я все объясню, только между нами. У его величества, о чем мало кто знает, нежная и ранимая душа, его может оскорбить даже то, что со стороны кажется совсем невинным. И во вчерашней вспышке гнева моего августейшего супруга виновата я сама.
— Вы, мадам? — забывшись, воскликнул принц.
— Тише, тише. Да, я. Оказывается, вчера утром его императорское величество вынужден был подписать указ о суровом наказании нескольких провинившихся офицеров. Я ничего не знала об этом, а за обедом увидела, что он слегка запачкал супом свой манжет…