Излагая сыну свой план попытаться выдать Като за австрийского императора, Мария Федоровна написала письмо, удивительное по откровенности относительно достоинств трех ее зятьев:
«Я очень признательна за ту нежность и деликатность, с которой Вы выражаетесь по поводу проектов о браке нашей Катиш… Мое сердце желает только одного ее счастья и я основываю свою надежду видеть ее довольной и удовлетворенной, дорогой Александр, на прямоте и честности характера императора. Чтобы мои дочери были счастливы, надо только, чтобы их супруги имели сердечные качества.
Можно ли быть более ничтожным, более лишенным здравого смысла и способности, говоря между нами, чем принц Веймарский? Но у него доброе сердце, он честен, и Мария счастлива с ним, и он нежно любит ее. Елена любила Мекленбургского, который был вовсе не любезен, но добр; одна только Александра имела счастие соедининить в своем супруге надежного человека и отличный характер.
Счастье, радость и спокойствие моей жизни зависят от присутствия Като. Она мое дитя, мой друг, моя подруга, отрада моих дней: мое личное счастие рушится, если она уйдет от меня, но так как она думает, что найдет счастье свое в этом браке, и так как я надеюсь тоже на это, я забываю себя и думаю только о Като».
Видимо, Александр I в ответном письме выражал свое отношение к императору Францу I весьма определенно, причем настолько, что Мария Федоровна вынуждена была написать:
«Право, дорогой Александр, надобно быть не столь строгим и более снисходительным к другим; император был прекрасным мужем для моей сестры, которая нежно любила его, таким же он был и по отношению к императрице Марии-Терезии. К чести императора надо сказать, что он сделал ее счастливой, хотя она была ревнива и некрасива… Конечно, это не совсем то, чего бы я желала, но и это не безделица».
Разумеется, не безделица — австрийский трон! Вдовствующая императрица еще могла рассуждать о каких-то душевных и моральных качествах потенциального зятя, но сама Като давно уже отказалась от таких сентиментальных оценок потенциального супруга. Она жаждала трона, блеск короны австрийской империи ослеплял ее, давал шанс стать подобной своей великой бабке, чье имя она носила. Тщеславие незаурядной женщины, которой хотелось самого-самого…
Когда вдовствующая императрица наконец решила откровенно поговорить с дочерью и передать ей сомнения императора относительно некоторых качеств потенциального будущего мужа, то встретила не просто непонимание, фанатичное упрямство, живо напомнившее ей покойного супруга.