Он посмотрел на нее мутными глазами.
— Позови брата, — велел он. — Позови Тони. И отца.
Она поняла по его виду, что возражать бесполезно. Послушно поднялась, прошла к двери и открыла ее. Удивилась, заметив, что отец и брат застыли в тех же позах, в каких она их оставила. Томмазо стоял у окна и смотрел на улицу с тоскливым выражением лица. Антонио сидел за столом. Как будто время остановилось, пока она была в спальне дедушки, слушая его рассказ о прошлом.
— Дедушка хочет вас обоих видеть, — произнесла она.
Мужчины молча последовали за ней в спальню. Остановились у кровати, чувствуя себя скованно в присутствии умирающего.
— Может быть, пригласить отца Джозефа?.. — спросил Тони.
Франко Перетти нетерпеливо отмахнулся.
— На это еще будет время, — сказал он и снова закашлялся. — Через минуту позовете. Томмазо, подойди сюда, — поманил он сына костлявым пальцем. — Иди сюда, чтобы я тебя видел.
Томмазо подошел поближе, еле сдерживая слезы. Его отец умирал.
— Еще ближе…
Томмазо наклонился над кроватью, положив одну руку на плечо Марионетты. Она замерла, все еще злясь на него, на Тони, на обоих. Трусы!
Старик немного приподнялся.
— Ты должен вернуть долг, Томмазо, — пробормотал он. — Ты должен принять его на себя. Это мое последнее желание…
Томмазо вздохнул.
— Я знаю, папа, — проговорил он прерывающимся голосом. — Я знаю.
— И ты послушаешься меня?
— Конечно, папа. Хоть я и не родился на Сицилии, но во мне твоя кровь. Я знаю, что значит долг чести.
— Значит, ты будешь платить долг, пока Альфонсо Моруцци не освободит тебя от него. — Эти слова больше напоминали приказ, чем просьбу.
— Да, отец. — Выражение лица Томмазо, несмотря на слезы, было торжественным. Он схватил руку старика, обещая сдержать слово.
Марионетта, неожиданно охваченная ужасным предчувствием, наклонилась к деду. Все казалось ей лишенным смысла. Или она слишком устала, чтобы понять? День был тяжелым, страшным: Сильвия умерла, Лино безвинно обвинили, ее брат оказался продажным, отец — слабым, а дед медленно умирает в темной комнате…
— Что это? — спросила она. — О какой плате речь?
Никто ей не ответил. Она сообразила, что оба, и дед и отец, смотрят на Тони, неподвижно стоящего в изголовье кровати. Девушка могла различить только очертания его фигуры, высоко поднятую голову и блеск в глазах.
— Я — эта плата, Нетта, — произнес брат. — Я принадлежу Моруцци.