— Поверните направо на следующем углу.
— Простите?
— Сейчас направо.
Что-то в ее голосе заставило Гэри бросить на Софи пристальный взгляд.
— Вас что-то беспокоит?
— С чего вы взяли? Просто… немного устала.
— Вы красивая женщина.
— Не говорите так, — вспыхнула Софи.
— Но это правда.
— Гэри, мы оба в жюри присяжных, и нам ничто не должно мешать. Это наш гражданский долг и…
— …когда живешь в демократической стране, то у тебя есть определенные обязательства, — закончил Гэри.
— Такое впечатление, что вы это уже говорили.
— Раз сто, если не больше. Сыну. Поверьте, я понимаю возложенную на нас ответственность. Но я всего лишь высказал свое мнение по поводу вашей внешности. Если бы вы ответили «спасибо», это была бы самая нормальная реакция.
— Спасибо, — вздохнула Софи. — Вы заставляете меня чувствовать себя неловко.
— Это вы почему-то придаете излишне большое значение моим словам.
— Просто мне трудно будет работать в жюри, если я буду думать, что вы…
— …решил за вами приударить, — подсказал он. — Не буду. Я всего-то и сказал, что вы красивая.
Но в том, как он это сказал, было нечто большее, и она это поняла.
— Мы приехали. Вот мой дом, — прошептала Софи.
Гэри остановил машину и собрался открыть дверцу, но девушка почти машинально схватила его за руку.
— Погодите. — Софи хотела тут же отдернуть руку. Правда, хотела. Но в мгновение ока Гэри перехватил ее и, сжав пальцы, обернулся к своей попутчице.
— Вы тоже это чувствуете? — Гэри посмотрел на нее пристальным взглядом.
— Нам не следует этого делать.
— Что именно? Мне известна по крайней мере тысяча вариантов, но я пока не знаю, который выбрать.
Медленно, так медленно, что Софи, словно под гипнозом, не нашла в себе сил пошевелиться, Гэри приблизил к ней лицо и прижался губами к ее рту.
— Значит, вы выбрали этот вариант, — успела произнести Софи за секунду до поцелуя.
Господи… Этот человек не только совершенно неприлично красив для мужчины, у него не только самый обаятельный на свете голос и неотразимая улыбка. Он еще и целуется бесподобно. Просто восхитительно. В его поцелуе таилась такая чувственность, что ей стоило большого труда сидеть тихо и не двигаться. Она не только не могла дышать, она просто забыла, как это делается. Ее еще никогда так не целовал ни один мужчина, тем более такой, как Гэри. Разве имеет значение, что он практически ей незнаком, что живет совсем другой жизнью, чем она, что на нем совершенно отвратительный галстук и что оба они заседают в одном жюри?
Имеет! Еще как имеет! Их могут арестовать. Наверняка существует закон, по которому члены жюри не имеют права целоваться, пока не закончен судебный процесс! За ними придут судебные исполнители, наденут на них наручники и отведут в тюрьму — ее в женскую, а Гэри — в мужскую, и они больше никогда не увидятся. Ей придется ходить в оранжевой холщовой робе, она лишится своего магазина, не говоря уже о том, что пострадает ее репутация. А родители Митчела будут торжествовать: «Мы ведь говорили, что она не подходит нашему сыну. Мы принадлежим к сливкам общества. Сливки — это верхний слой, а она так низко пала — связалась с фермером и теперь гниет в тюрьме».