— Должно быть, это судьба, — улыбнулась она.
— Ничего такого романтического, дорогая, — поддразнил он, сам поразившись вырвавшемуся ни с того ни с сего нежному обращению. Но в этот момент она была такой милой и чертовски соблазнительной! — Скорее, позывы плоти. Но если желаешь романтики, я готов и на это.
Да что это с ним творится? Откуда такое великодушие?
— Ты не болен, Кру? — расплылась в улыбке княгиня. — Такое благородство!
— Охвачен внезапной лихорадкой. Не терпится добраться до твоей горячей щелки.
— Какая непристойность! — пробормотала она, потрясенная неожиданным шокирующим ураганом наслаждения, таким сильным, словно он уже оказался в ней.
— Мой конек. Я долго тренировался в подобных вещах.
— Значит, мне повезло.
— Не уверен, кому повезло больше, — объявил он, опалив ее взглядом темных глаз. — Поэтому скажи, чего ты хочешь прежде всего?
— Мы могли бы искупаться, — предложила она, показывая на сверкающую гладь.
— Ответ не принят. Прости. Я в самом деле не могу больше ждать.
— Как необычно для тебя!
— Или для тебя, — отпарировал он, угрюмо сведя брови. — Честно говоря, меня немного оскорбляет твоя неукротимая страсть. Только не допытывайся почему.
— Ты, случайно, не… прости за столь неприятное слово… не ревнуешь?
— Нет, — буркнул он, еще больше мрачнея.
— Если тебе станет легче, — начала она, рассматривая самого завидного любовника во всей Европе и ругая себя за неуместную искренность, — я никогда еще не была такой ни с одним мужчиной до тебя.
— Лжешь!
— Хотела бы солгать, — спокойно возразила она, — ведь это безмерно облегчило бы положение.
— То есть мы просто трахались бы с благословения твоего супруга?
— Что‑то в этом роде.
— А теперь что‑то изменилось, — медленно продолжал он.
— По крайней мере для меня. Мне очень жаль, — вздохнула она, наблюдая, как взгляд его становится отчужденным. — Знаю, мне следовало бы быть более искушенной, уметь скрывать свои чувства… Как, должно быть, ты устал от женщин, которые вешаются тебе на шею!
Маркиз добрался до ближайшего шезлонга и опустил ее на сиденье.
— Мы оба люди светские, — осторожно заметил он, встав на почтительном расстоянии, — и у каждого своя жизнь. Не совсем понимаю, что происходит, но обычные правила тут не действуют. Ты не желаешь оставаться для меня безликой и безымянной.
Он растерянно пожал плечами, и бахрома чуть качнулась.
— Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?
Хью взглянул на нее, словно нуждаясь в подтверждении, и София кивнула:
— Дозволенный разврат.
— Все, что я хочу, — затрахать тебя до полусмерти, — пробормотал он с явным недоверием к собственным словам.