Господи!..
Тут же она разглядела светлую голову, широкую бороду и поняла, что это не муж, а его полковник Федор Голованов, заступивший в полку место Ефросиньиного отца, Андрея Покровского. Между прочим, Федор некогда заглядывался на Ефросинью, однако посвататься не осмелился: ведь она была без ума влюблена в Никиту Воронихина. Отец тогда ворчал: «Федька стоит пятерых таких, как Никита твой! Шла бы ты лучше за него, только глянешь поласковей – парень враз сватов зашлет!» Да где там! Ну, когда Ефросинья с Никитою повенчались, Федор еще год холостяковал, а потом нашел себе жену. У них росли сын и дочь, погодки.
Что здесь делает Федор, отчего не милуется с женкой, не ласкается с детьми?
Завидев приближающуюся Ефросинью, Голованов сбежал с крыльца и поклонился ей:
– Челом тебе, Ефросинья Андреевна! Как же я тебя на площади не приметил?
– И тебе челом, Федор Алексеевич, – постаралась Ефросинья ответить как можно спокойней, скрывая, что отчего-то начала дрожать под его пристальным взглядом. – Разве в такой толпе увидишь чего-нибудь? Я Никиту так и не нашла. Он в доме?
– А это дитятко твое? – перебил Голованов. – Ну вот, стрелец подрастет, сразу удальца видно, прибудет смельчаков в нашем полку. – Вздохнул: – Небось глаза у него твои, синие, васильковые?
Что-то зазвенело в его голосе – оттуда, издавна, из прежней жизни, и Ефросинья уставилась на Голованова с изумлением:
– Да нет, глаза у него черные, отцовские. А где…
Федор тотчас отвел взгляд, поскучнел, и до Ефросиньи вдруг дошло: да ведь с Никитой что-то приключилось!
– Что?.. – начала было она, однако Федор вновь посмотрел на нее, и у Ефросиньи пропал голос, пресеклось дыхание от непонятного страха: глаза его до краев были полны жалостью.
– Беда, Ефросиньюшка, красавица моя, – сказал он тихо, и Ефросинью вдруг так и пронзило неуместной, непрошеной мыслью: а ведь, пожалуй, Федор не лжет – для него она и по сю пору красавица. – Беда настала. Твой Никита… он…
– Что? Убили? – выговорила через силу.
Федор качнул головой:
– Да уж лучше бы убили…
– Он в плену? Да что, говори, не томи!
Федор вздохнул:
– Да лучше бы у меня язык отсох, чем принести тебе такую весть, такое горе причинить. Словом, так. Мы под Москвой стали неделю назад, а приказа в город войти пока не было. Подраспустились стрельцы от тоски по дому, начали бражничать да от безделья кулаками махать направо и налево. И вот как-то вечером по пьяному делу подрались Никита и Егорка Усов – помнишь такого?
Помнила ли она!
Кивнула; шепнула:
– Как же не помнить, через два дома от нас жили с матушкой, теперь она уехала в…