— Я возьму несколько твоих прошлогодних летних фотографий, ладно? Лица твоего видно не будет.
На что Фред, к несчастью, — видимо, был увлечен работой — согласился. Ру действительно не раз повторяла, что кое-кому ее выставка не понравится, однако, по мнению Фреда, преподнести правду таким способом еще хуже, чем солгать. Фред и без того знал, что есть люди, которым фотографии Ру не нравятся, кому неприятно видеть нищету или изнанку американской мечты.
Холодным ясным ноябрьским днем, за час до открытия выставки, Фред вошел в галерею. В первом, большем из двух залов, подле кубка с кроваво-красным пуншем и аккуратно расставленных тарелок с сырными кубиками, нанизанными на зубочистки, Фред и Ру в последний раз тепло и безмятежно обнялись. Вокруг висели парами фотографии Ру. Она объединила снимки живых существ и неживых предметов, чтобы подчеркнуть их сходство. Некоторые из пар Фред уже видел, другие были новые — насекомые с усиками и телевизионные антенны на крыше, круп Шары и персик. Одни пары были трогательные и забавные, другие откровенно сатирические: двое жирных политиков, а рядом — два быка мясной породы. Но общее настроение выставки, по сравнению с другими, более ранними, было теплое, даже лирическое. Три года счастья, думал дурачок Фред, держа в объятиях свою талантливую жену, научили ее видеть в мире прекрасное и забавное, а не только уродливое и трагическое.
— Все здорово, Ру, — сказал он. — Просто замечательно. — Выпустил жену из объятий и вошел во второй зал.
Первое, что он увидел на фотографиях, — это себя. Точнее, кусочки себя: увеличенный левый глаз с длинными ресницами, а рядом — гигантский паук; рот с поджатыми губами — и изогнутый побег бугенвиллей; загорелые колени — и корзина румяных яблок. Фреда восхитила изобретательность Ру, но он слегка смутился. Как Ру и обещала, лица его почти не было видно; просто так не скажешь, кто это, хотя многие догадаются. Фред глянул на Ру (на лице ее застыли — сомнений быть не могло — смятение и тревога), потом — на следующую пару снимков. Рядом с прекрасной цветной фотографией грибов, торчащих из лесного мха — крепких, покрытых капельками росы, — красовался снимок его собственного напряженного члена, тоже с капелькой на конце. Фред вспомнил фотографию, с которой он был взят и увеличен. Никогда не ожидал он, что снимок выставят на всеобщее обозрение.
— Бог мой, Ру!
— Я же тебя предупреждала. — Ее полные, сочные губы дрогнули. — Я просто не могла его не выставить, он такой красивый! И если уж на то пошло, — голос ее, как бывало иногда, зазвучал напряженно, сухо, — никто ведь не догадается, что он твой.