Винни сердится и уже готова объяснить, что английский коверкают именно американцы, но тут приносят чай.
— Как, говорите, это называется? — Чак тычет ложкой в гору из фруктов, заварного крема, варенья, бисквита, пропитанного ромом, и взбитых сливок, которая выросла перед ним на мраморном столике.
— Бисквитное пирожное.
— Ничего себе пирожнице! Да оно побольше, чем банановый сплит![3] — Чак ухмыляется и набрасывается на пирожное. — А есть можно! И ложку дали тоже здоровенную!
Винни, наслаждаясь абрикосовым пирогом, хочет сказать, что в Англии десертные ложки всегда такого размера, но предпочитает промолчать.
В отличие от Эдвина, Чак ест жадно и некрасиво — роется в изысканном десерте, как в стоге сена, и при этом болтает без умолку.
— Видел я почти все достопримечательности, — сообщает он Винни. — И чего в них такого особенного? Некоторые и вовсе не понравились. Взять хоть Тауэр. Приезжаешь туда — а это, оказывается, старая заброшенная тюрьма, только и всего. Экскурсовод говорил, будто там сидели известные люди, которых, по большому счету, сажать было не за что. В основном хорошие ребята. Но их запирали в камеры, тесные, как лошадиные стойла, холодные, без солнца. Оттуда, похоже, почти никто не выбирался. Одни умирали от болезней, других травили, душили, рубили им головы. И женщинам, и детям маленьким. Ума не приложу, чем тут гордиться. Если ты хоть раз сидел в тюрьме, то у тебя волосы дыбом встанут!
— Понимаю, о чем вы, — вежливо соглашается Винни, а про себя ужасается: уж не сидел ли Чак в тюрьме?
— А эти большие черные вороны во дворе, которые бродят вокруг, будто привидения? — Чак стучит широкими ладонями по мрамору с зелеными прожилками. — Тюремные стражи, да?
— Да, — улыбается Винни.
— В наших краях верят, будто эти птицы приносят несчастье. Вот я и подумал, что, может, когда строили тюрьму, их потому сюда и привезли. Я и спросил у экскурсовода.
— И что же он ответил? — Винни уже находит Чака забавным.
— Да ничего. Ничего-то он не знал, просто повторял заученное как попугай. Показывал нам драгоценности королевской семьи — мы за это еще и доплачивали. А оказалось, что это всего-навсего копии, фальшивки. Никакие не драгоценности, а стекляшки цветные. А настоящие драгоценности где-то еще заперты. Да черт подери, это всякому понятно. Короны и прочая дребедень — точь-в-точь как у масонов на каком-нибудь сборище.
Винни смеется.
— Помню, и мне тоже так казалось много лет назад. Дешевые побрякушки.
— Угу, точно. Я так и сказал экскурсоводу. Вы что, дескать, за дурачков нас держите, раз за такое денежки берете? Так он не на шутку взбесился — похоже, балбес какой-то. Но я таких, как он, больше здесь не встречал, честно скажу. Здесь почти никто на такие разговоры не обижается. Никто тебе не станет рассказывать, какие они все замечательные, хвастаться, что у них все самое лучшее. Наоборот, люди над собой смеются — даже по газетам видно.