Фред с тех пор понял, что такая слава Розмари приятна, но недостаточна. Он замечал, как сияет Розмари при виде очередного поклонника — будто внутри у нее вспыхивает лампочка в двести ватт. С другой стороны, она не раз говорила, что ей до смерти надоели и леди Эмма, и прочие милые дамы, которых приходится изображать на экране.
— Я мечтаю, — как-то призналась она Фреду, — играть в театре «великие трагические роли» — Гедду Габлер, Бланш Дюбуа, леди Макбет, — пока еще не поздно. Я могу играть их, Фредди, знаю, что мне это по силам, — уверяла она. — Я знаю, что значит быть жестокой, кровожадной, сгорать от ненависти. («Если она и знает, — возразил про себя Фред, — то разве что каким-то шестым чувством».) Все это живет во мне, Фредди, поверь. Не веришь? — добавила она, повернувшись к Фреду и глядя ему прямо в глаза.
Прижав ее к себе, Фред улыбнулся, покачал головой.
— Думаешь, мне не по плечу такие роли? — Между светлых, изогнутых бровей Розмари появилась складочка, точно ее больно ущипнул невидимый злой дух.
— Что ты! Верю, ты можешь все, — успокаивал ее Фред. — Я знаю, что ты молодец, так все говорят. Уверен, ты сможешь играть что угодно.
Но режиссеры не спешат поручать Розмари такие роли. Если ее просят играть в театре — не так часто, как ей бы хотелось, — то всякий раз это легкая комедия: Шоу, Уайльд, Шеридан или Эйкбурн.
— Все дело в том, — объяснил Фреду друг Розмари Эдвин Фрэнсис, — что она не похожа на трагическую актрису. Голос у нее слишком высокий и нежный, и от нее не исходит мрачная сила. Можете представить Розмари в роли леди Макбет? Нет, серьезно: «Чтоб нож не видел ран, которые он нанесет, и небо напомнить не могло: остановись!»[5] — продекламировал Эдвин приятным, слегка сюсюкающим голоском, которым Розмари изображает леди Эмму. — Никому и в голову не придет, что она замешана в убийстве. Скорее уж решат, что она задумала разрезать торт на благотворительном празднике.
Хотя Фреду не по душе, что Эдвин иногда посмеивается над Розмари, он в самом деле не может представить ее в роли леди Макбет, не представляет он ее и жестокой, кровожадной — пусть даже на сцене. Желание Розмари играть трагических героинь до сих пор остается для него загадкой.
Еще одна загадка для Фреда — ужасающий беспорядок в ее хорошеньком домике в Челси. С первого взгляда просторная гостиная кажется весьма изысканной, хотя и видавшей виды. Но вскоре, особенно при дневном свете, становится видно, что окна давно не мыты и засижены мухами, подоконники черны от сажи, позолоченные рамы картин облупились, атласная, серая в полоску, обивка мебели выцвела и вся в пятнах, на столиках красного дерева — следы от стаканов и сигарет. Повсюду смятые газеты, липкие стаканы, грязные чашки из-под кофе, пепельницы с окурками, коробки из-под сигарет и брошенная одежда. Внизу на кухне и наверху в спальне и того хуже: шкафы забиты всяким хламом, а туалеты не всегда чистые. Уму непостижимо, как Розмари умудряется выходить из этого хаоса такой чистой и прекрасной, а еще одна тайна — как она может жить в такой грязи.