– Как будто химию какую-то пролили, – поморщилась от неприятного запаха Ира.
– Вечный лазарет, – из темноты крикнул Лешка.
Из комнаты повеяло сумраком и пылью. Распахнутая дверь, впустив Лешку, встретилась с чем-то, навешанным с другой стороны, мягко спружинив, прикрылась.
– Кого это вы лечите?
– У него мать сердечница. – Митька раздраженно оглядывался. – Щукин ей постоянно за лекарствами бегает.
– Отец где?
– Нет у него отца. Вроде как они с матерью в разводе.
Ира с Митькой стояли, не зная, что делать дальше. Хозяин их никуда не пригласил. Идти ли за ним в комнату или проходить на кухню? Или им все вынесут в прихожую? Митька насупил брови, кривил губы – выражал недовольство.
Из комнаты грохнула музыка. Ира сначала не разобралась в какофонии звуков, но вперед вышел мужской вокал, громкость убавили, и все это стало похоже на «Muse». Щукин возник на пороге, мрачно посмотрел на гостей.
– Что, желания свои растеряли? – хмыкнул он.
– Почему же? – Митька проворно скинул с плеча ремень сумки.
– Пошли, всё на кухне.
Лешка протопал мимо, в спину ему вздыхал Мэттью Беллами. Ира повертела головой, ища, куда бы пристроить сумку, и вдруг увидела велосипед. Он стоял около входной двери. Синяя рама матово лоснилась. Велосипедом часто пользовались – колеса и крылья были в грязи.
– А ты что, совсем забросил плавание? – крикнула Ира, разуваясь – шнурки на правом ботинке все никак не развязывались.
Ничего странного в велосипеде не было. Такие имелись у половины класса. Стоял он только как-то неправильно, на ходу. Словно мог понадобиться вдруг, по сигналу. Времени тащить его с балкона через всю квартиру не будет, счет пойдет на секунды – вскочил и помчался туда, где тебя ждут.
– Вы там приросли, что ли? – выглянул в коридор Лешка.
– Далеко на нем ездишь? – Ира коснулась холодного металла.
– На тот свет и обратно! – огрызнулся Щукин. – Кажется, ты мороженое хотела?
Шнурки сдались. Пол приятно согревал босую ногу. Вместо мороженого она сейчас с удовольствием выпила бы чаю. Но в душе уже сидел чертик упрямства. Мороженое – больше ничего.
Парщиков стоял около стола, грея в руках бутылку пива. Не пил (он вообще вряд ли пил, так попросил, для вида), сосредоточенно изучал детскую площадку за окном. Раз качели, два качели, горка, песочница, карусель, перевернутая урна. На подоконнике одинокий цветок фиалки пялился своими желтыми тычинками в мутное окно. Горшок безликий, коричневый. Цветок почему-то показался знакомым. Чтобы отвлечься от воспоминаний – что ей дался этот цветок? – спросила:
– А почему Пулейкина не вызвали на совет?