– Могу подкинуть, – предложил Артемка. – Я на колесах.
Колес было два. К ним прилагались массивная рама, увенчанная огромным рулем, и жесткий шар бензобака. Сиял хром, маслянисто поблескивала черная кожа.
– Это твой? – Дашка перевела взгляд с мотоцикла на Артема. С Артема на мотоцикл. Между двумя объектами не могло быть ничего общего. Разве что шлем в руках Артема. – Это твой?! И мы вчера на этом приехали?! Я вчера на этом приехала?!
Не помнит! Ни черта не помнит!
– Мой, – Артем погладил кожаное сиденье с бахромой. – И тебе понравилось кататься.
Он вдруг густо покраснел и сказал, оправдываясь:
– Да ты не бойся. Я с восьми лет катаюсь. У меня батя – гонщик.
– А ты? – Какая ей разница? Дашка трезвая и не сядет на этого зверя.
– А я – неудачник, – спокойно ответил Артем, протягивая шлем. – И трус.
Номер третий сидела на лавке. Спина прямая, руки сложены на коленях, край юбки касается травы. Именно эта неестественная неподвижность и привлекла внимание Адама. Он, наблюдая, остановился в тени декоративного вяза.
Мужчина шел от ворот. Он нервозно оглядывался, то и дело дергал головой, прижимаясь ухом к левому плечу. На празднично-ярком фоне лужайки выделялось черное пятно костюма, с которым дисгармонировали белые кроссовки.
Подойдя к лавке, мужчина остановился.
Адам не слышал разговора, скорее носившего характер монолога. Гость отчаянно жестикулировал, пытаясь пробиться сквозь стену безмолвия если не словами, то жестами. Номер третий по-прежнему оставалась безучастна.
Наконец мужчина утомился. Он некоторое время стоял, сунув руки в карманы, затем вытащил белый прямоугольник, который положил на лавку. Сам же развернулся и зашагал к воротам. Номер третий не шелохнулась.
А вот на приближение Адама она отреагировала:
– Ты еще не ушел? Почему ты еще не ушел? Уходи.
Адам остался.
– Это ты ее убил. Я знаю. Я никому не скажу. Но уходи.
Карточка, оставленная гостем, лежала на скамейке. Женщина ее не видела.
– Почему ты не оставишь нас в покое? Я знаю. Это ты убил ее.
– Почему?
– Потому что тебе невыносимо думать, что мы можем жить сами. Без тебя.
Она все-таки повернулась к Адаму. Желтоватое лицо, изможденное до крайности бессонницей. Адам знает: в темноте живут воспоминания, и страшно закрыть глаза, потому что каждое – бесценно. Ты лежишь, уставившись в потолок, но глаза слепы. Ты не в настоящем – в прошлом. Редкие провалы в сон причиняют дополнительную муку. Пробуждение сродни новому осознанию реальности.
– Она умерла. – Адам поднял карточку. Фотография. Девять на двенадцать. Глянцевая поверхность. Качественная печать. На обратной стороне – маркировка «Кодак». На лицевой – счастливая семья. Женщина в белом платье и соломенной шляпке. Тень на лице сродни вуали. Видны лишь губы, узкие, сжатые, точно женщина заставляет себя молчать. Руки ее лежат на плечах светловолосой девочки. Ей лет десять-одиннадцать. Мужчине – чуть за тридцать. На нем черный костюм с узким галстуком, похоже, что тот самый, надетый сегодня.