– Чего тебе надо? – дядя Витя сел на пол, но притом оказался почти одного с Дашкой роста. Глаза его были светлы, как нарисованное море.
– Чтобы вы опознали одного человека.
– Из ментов?
– Бывших.
Сейчас ее выгонят с позором. «Посторонним в…» – гласила надпись на табличке. И Дашка – посторонняя здесь. Рисует она кое-как и мозаикой не увлекается. И вообще ничем не увлекается, разве что трупами, а это чересчур оригинально даже для таких оригиналов.
– Во что ты парня втянула? – Брови сходятся над переносицей медленно, как тектонические плиты. В столкновении их рождаются разломы морщин.
– Он меня.
Кивок. И короткий приказ:
– Рассказывай.
Дашку слушают внимательно.
– Любопытно, – толстые пальцы скрылись в бороде. – В девятнадцатом веке был обычай фотографировать мертвых.
– Зачем?
– Память. Тогда смерть все время была рядом. И люди привыкали к ней, не бегали от нее, как сейчас. Они отдавали ей должное и брали то, что могли взять. Траурные кольца и броши, медальоны с локонами волос умершего, портреты, фотографии. Несколько минут ожидания – и тот, чье тело вскоре рассыплется прахом, навеки будет рядом. Иное мышление, деточка.
Адам бы понял. У него самого иное мышление, которое он старается затолкать в рамки нынешнего мира.
– И ты говоришь, что он все повторил…
– Вплоть до лица.
Медленный кивок, и тектонические плиты кожных складок расходятся.
– Пошли.
Один загороженный сеткой закуток сменился другим. И здесь стояла мебель – огромные, в потолок, библиотечные шкафы. Из многочисленных ячеек ласточкиными гнездами выглядывали ящички. Некоторые были выкрашены в красный, другие – в зеленый, третьи сохранили первозданную окраску, но обзавелись табличками.
– Моя коллекция, – пояснил дядя Витя и уставился на шкаф. – Темка рассказывал?
– Да. Таланты собираете.
– Есть такое. И еще карусели чиню. В каруселях – радость. Там детские воспоминания прячутся.
Ну да, кружение, которое кажется бесконечным. Скачут лошадки, гордо ступает пара верблюдов, которые кажутся невообразимо высокими, и Дашка обнимает нагретую солнышком и оттого живую шею.
Но лошадки ей нравятся больше. А вот ракету всегда кто-то да занимает, потому как Дашка – копуша.
– Во-о-от, – протянул дядя Витя, пальцем подцепив ящик.
Вытащив его из ячейки, он аккуратно поставил на столик и велел:
– Смотри.
Дашка не стала отказываться. Внутри лежали белые конверты, пронумерованные и подписанные.
«Савоничи, январь».
И черно-белая фотография гроба. Снимок выглядит старым, но изображение настолько четкое, что различим узор кружева на обивке.
«Маркова, февраль».