— Блядь, и не возьмешься по-человечески. Туфтяй, подсоби.
Украинец подхватил Максима за плечи, приподнял и, Карпыч уже локтем зажал детскую шею. Не оборачиваясь, как паук с двумя пойманными комариками, усач медленно пополз в свое логово.
— Э, Карпыч! Погоди!
Он остановился — стоя спиной, ждал продолжения.
— Карпыч, а бабки когда?
— Бабки?! — Пошевелив усами, будто вспоминая, о чем идет речь, Карпыч выдохнул. — Бабок пока нет. Хозяин приедет, тогда и поговорим.
— Да елки-палки! А когда он будет?
— А я знаю? На следующей неделе привезешь картошку, тогда и получишь. Наверное.
— А раньше… никак?
Карпыч не ответил — перехватил пацанов и, переставляя мощные ноги, неторопливо продолжил путь. Туфтяй покачал головой: «Вот мудак! Я с ним по-человечески, а он…». Дверь хлопнула, усач скрылся внутри.
* * *
Воздуха не хватало. Максим открывал рот, пытаясь захватить хоть чуть-чуть, но его не было. С трудом, будто выныривая из-под толщи воды, забарахтал руками. Казалось, он плыл и плыл к манящему источнику света, но, как горизонт, тот был недостижим. Наконец, вода кончилась, но и здесь вздохнуть в полную силу не было никакой возможности. В отчаянной попытке мальчик еще раз дернулся и всей силой легких втянул в себя окружающее пространство. Толща исчезла, и мир вернулся в привычные краски.
Первое, что почувствовал оборвыш, стальную хватку на горле. Его кто-то держал, ноги болтались, руки почти тоже. Освободиться не было сил. Он дернулся, хватка сжалась еще сильнее. То, что видели глаза, казалось странным зрелищем. Впрочем, картинка была похоже на плохую телетрансляцию: изображение постоянно пропадало. Максим то проваливался в захвате толстой руки, то эта самая рука начисто перекрывала ему кислород, и тогда уже было не до зрелища — глотнуть бы воздуха.
Карпыч захлопнул дверь и, как бездушных кукол, кинул мальчишечьи тела на пол. Боли от жесткого приземления не было. Также, как и облегчения. Увидев его осмысленный взгляд, усач сипло рыкнул.
— Люк видишь?! — Толстый палец ткнул в пол. — Открывай!
Максим не реагировал.
— Люк, говорю, открывай! — Громкий рев заставил мальчика вздрогнуть. Он вскочил, схватил ручку, торчащую из пола, и рванул на себя. Под ногами, пугающей чернотой, образовался квадрат. Максим увидел ступени. Уходящие вниз, они соединяли два мира — свет и тьму. Оборвыш попятился назад.
— Куда?! В люк полезай!
Максим не шевелился, лезть в подземелье не хотелось.
— Ну что — оглох? Говорю, вали туда!
— З-зачем?!
— Затем! Сейчас объясню!
Схватив за шею, усач подтащил мальчика к краю квадрата и мощным пинком придал ускорение. Считая гудевшими ребрами ступени, Максим полетел вниз. Следом — Пашка. Тело друга, будто мучной куль, скатилось вниз и, упав на пол, не шевелилось. Максим открыл глаза — Пашка не двигался и даже не стонал. Друг лежал в полуметре, бледный, грязный, в кровяных подтеках. Максим протянул руку, толкнул его в плечо, Пашка не реагировал. Приподнявшись, приложил ухо к груди — дыхание, вроде, было. Медленно, едва заметно, но мальчик дышал. Максим посмотрел наверх, теперь квадрат света, из которого они выпали, исчезал. Усач закрывал люк.